– Нехватка эмпатии, знаю-знаю, – ответила Три Саргасс. – Мы разве не о тебе говорили?

Двенадцать Азалия вздохнул, улыбнулся с расширенными и темными глазами, и Махит осознала, что этот разговор они ведут уже в сотый раз; что они об этом договорились, аккуратно обходили уголок своей дружбы, где Три Саргасс не задает вопросы о досуге Двенадцать Азалии, а он не пытается примешивать своих – кого, необычно настроенных против истеблишмента друзей из медицины? – в государственные дела Три Саргасс. Они знали, какие границы не стоит пересекать; знали и придерживались их, а просьба Махит размоет их все до единой. И всё же оба на это готовы.

Она надеялась, что этого заслуживает. (Этого заслуживает станция Лсел – вот опять патриотизм, никак не получалось привыкнуть к этому новому и странному рефлексу, – вот только асекреты помогали не ради Лсела.)

– Да, – говорил Двенадцать Азалия. – Только обо мне и о том, какой я полезный и как много помогаю. Я все сделаю, пока вы будете на своей завтрашней встрече.

* * *

Передвижение в Городе было скверным и становилось только хуже, даже среди бела дня. Махит почти не сомневалась, что за ней с Три Саргассой установили слежку, стоило им выйти из многоквартирника Двенадцать Азалии и направиться в метро; не Солнечные в золотых масках, а тени, призраки в сером. Туман, как назвал личных следователей Юстиции Двенадцать Азалия. Если это они – если они существуют, – то название подходящее.

Может, она все это выдумывает. Паранойя – вполне объяснимая реакция, когда за тобой действительно охотится множество людей. Это преподавали на курсе психологии на Лселе, и у Махит было все меньше и меньше причин не верить. Кроме того, половина линий метро работала с задержками или закрылась вовсе, а рассерженные пассажиры не укрепляют чувства безопасности или благополучия. Границы между шестиконечным дворцовым комплексом и остальным городом теперь стали ощутимы, чего еще не было, когда Махит с асекретами уходили из ее захваченных апартаментов, с места преступления. Вот кордон Солнечных, где проверяли облачные привязки каждого тейкскалаанца, подтверждали личность. За ними – поблескивающая стена из стекла и проволоки самого Города, раздвигавшаяся перед одобренными посетителями. Угроза казалась неприкрытой как никогда.

Под отстиранной рубашкой у нее было зашифрованное сообщение со Лсела, закрепленное на ребрах при помощи эластичного спортивного бандажа, – его Двенадцать Азалия раскопал в ящике комода перед тем, как они его оставили разыскивать мастера по черной нейрохирургии и сами направились в дворцовый комплекс. Бандаж у Двенадцать Азалии нашелся, потому что он подвернул лодыжку, когда играл в какой-то командный спорт с мячом и сеткой – тот же, что рекламировался на флаере из сада. Асекрете хотелось об этом разглагольствовать – выяснилось, что он играл в местной команде раз в неделю – куда больше, чем Махит была готова слушать, но особого значения это не имело: бандаж поставили на службу, и теперь она чувствовала себя так, будто проносит секреты через вражеский фронт. Хотя это ее собственные секреты – что с точки зрения закона, что морали.