— Это избитая истина, — подтвердил он избитой фразой актуал-консула.
Вьюзова тряхнула водопадом волос, отвечая встречной цитатой:
— На том стояла и стоять будет земля русская.
Не мигая, он обожающе смотрел ей в глаза.
…Конкина воспринимали как дивную зверушку. О новом мальчике каждый знал главное: он революционер. Будь он голубым или циклофреником, это не вызвало бы такого трезвона. Все знают, как нужны в природе голубые и циклофреники. Но все слышали, что революционеры неполноценны. Это больные люди с неудачей в личной судьбе, это какие-то недомуты — а что ещё сказать?
Если человек хочет революции и вообще справедливости, то ему не нравится сегодняшний день; если ему не нравится сегодняшний день, то он неудачник; если он неудачник, его надо презирать; ergo: борцов за социальную справедливость надо презирать. Они не то чтобы злые, а ниже грязи.
Экзамен на эту формулу сдают в начале.
Однако Конкина привёл сам магистр.
— Он расклеивал листовки, — объяснил он на ежемесячном, — пытался взорвать вокзал. Говорил, что в стране угнетают народ, что диктаторов надо вешать. Говорил, что мы звери, поскольку развлекаемся массовыми репрессиями. Ещё много чего говорил. О правах человека, например, о свободе. Собирался за неё умереть. Но я надеюсь, это всё-таки по малолетству. Мужиков из его группы мы расстреляли, а парня взяли сюда. Он талантлив. Он так здорово доказывал, что человек не может эксплуатировать человека, что я чуть не поверил в эту херню… Он писал талантливые листовки, он талантливо убивал. Советники решили, что ему надо дать фундаментальное образование. Парень прирождённый воспитанник, просто его учили не те.
— И что с ним делать? — спросил из второго ряда Михаил Шаунов.
— Считайте своим братом, пока не сделает вам ничего плохого. Позанимайтесь с ним в онтологии. Учтите, что у него ай-кью сто шестьдесят, если мерить в дореформенных единицах.
Первую неделю он затравленно ходил вдоль стен в ожидании, когда его начнут бить. Однако стены могут подтвердить, до конца года Конкина никто не ударил. В субботу отличница Маша Сомова пригласила к себе, оставила на ночь. «Мальчик был так напутан, что пришлось его изнасиловать. А что делать, если это любовь?» — признавалась она домашнему монитору. Хорошая девочка, высокая, большеглазая. Конкин влюбился.
Время шло своим колесом. Однажды смешной растрёпанный Гутэнтак пришёл в полночь и подарил охапку пыльной литературы. Но остальные всё-таки ждали его ошибок, пошёптывались и поглаживали нунчаки.
Так и не дождались. Конкин стал хулиганом-«оформителем»,