— Мы не пойдём, пока урод не ответит! — заорал Миша. — А если урод не ответит, я убью его.
Гутэнтак недовольно морщился.
— Мне приказать тебе? — спросил он тихо.
— На хер тебе этот полудурок? — взвился Михаил Шаунов. — Ну прикажи, герой, прикажи. Ты же иерарх без двух пуговиц. Я подчинюсь. Я ведь тоже будущий куртозвон.
— Да какой я тебе приказчик, — вздохнул Гутэнтак. — Делай что хочешь…
Поверженный дядька закрыл лицо руками: он не мог видеть двух богопацанов.
— Да пошли, конечно, — согласился Миша, пряча во внутренний карман пистолет. — Пошли куда-нибудь. Пошли к простым бабам?
Это было совершенно особое развлечение: галантные школьмэны почитали за женщин только воспитанниц. Остальные, конечно, — простые бабы. Сходить к ним едва ли не увлекательнее, чем оформить заурядного мужика.
Дело не в сексе.
Это отвязка. По Закону Империи граждане и пассионарии жили не в одной юрисдикции. В кодексе вторых тяжесть изнасилования обнулялась. Юридически вторжение в женщину каралось всего лишь занесением в карточку.
Удовольствие — в том, как всё происходит. А вовсе не в том, что учащается дыхание и содрогается член (понятно, что подлинную любовь и нежность школьмэны искали по свою сторону Центра — там тебе и член, и дыхание…). Удовольствие в
Обычно это делали на виду.
Для этого шли в людное место. Лучше летом, но сгодится и в сегодняшний вечерок. Миша поднёс запястье: без пяти одиннадцать.
Они бросили мужика валяться на желтомути, пошли дворами. Натыкаясь на редких прохожих и подталкивая друг друга, вышли на проспект Труда, главную улицу полумиллионного города.
Пропустили трёх, четвёртая показалась ничего. Так сказал Гутэнтак. Её отличали зелёная курташка и голубоглазая двадцатилетняя мордочка. Не красавица, но ничего. Куртка обтягивала, еле закрывая мини-юбку, а та еле закрывала колготки, совершенно не закрывавшие стройных ног…
— У неё ноги, — шептал Гутэнтак Михаилу Шаунову. — И улыбается. Я обожаю, когда женщина улыбается. У неё лицо студентки, мирской студентки. Она не дура. Я счастлив, когда баба не дура. Я уже хочу её.
Дурным голосом на перекрёстке взревел пегий автомобиль. Зелёная курташка обернулась на рёв. Из-за тополей к ней спешили двое.
— Воспитанная? — на всякий случай спросил Гутэнтак.