— Должен сообщить, что в помещении находилась записывающая аппаратура. Я способен определять такие вещи более-менее точно. Как думаешь, что Андрей увидел бы на записи, если отключить звук?

Аня выдохнула сквозь стиснутые зубы и обняла себя за плечи. А вопрос, собственно, был хороший. Смотря с какого ракурса шла съемка. Может, увидел бы злого мальчишку, на ровном месте окатившего Гришу кипятком. А, может, истеричную бабу, на ровном месте вцепившуюся в ребенка и надававшую ему по шее. Вряд ли Андрею последняя картина пришлась бы по вкусу. Он, конечно, был не слепой и видел, что Аня с Тимуром не уживаются, но вряд ли оценил бы, если бы та подняла руку на его сына. Расчет был верный. За такое можно было в пять минут отправиться с вещами на выход. Особенно если ребенок потом сам догадался бы наставить себе парочку дополнительных синяков поприметнее, а этот сученыш бы догадался.

Аня вышла на балкон. Выкурила в затяжку три сигареты, закашлялась, обернулась. Гриша все еще стоял у ее двери как почетный караул.

— Ты все правильно сделал. Молодец. Но в следующий раз можешь оторвать ему башку, я разрешаю.

— Директива не принята.

— Не хочу этого слышать, понятно? Не позволяй никому себя обижать!

— Мне не бывает обидно.

— Врешь.

— Хорошо. Этот человек не имеет для меня никакого значения и, следовательно, обида невозможна.

— Ну да, конечно, обидеть тебя только я могу, — пробурчала Аня. — Гриш, в следующий раз ты должен защищаться. Отучи этого… этого ребенка тебя задевать. Иначе отучу я. И это никому не понравится.

— Если мне позволено высказать мнение, конфликтовать с ребенком из-за меня нецелесообразно. Он не может нанести мне существенный вред. Магниты и прочие подручные средства меня не отключат…

— Конфликтовать из-за тебя нецелесообразно? — Аня поняла, что у нее трясется подбородок. Как ни хорош был «специализированный санаторий», а нервы после Харриэт у нее стали ни к черту. — Гриш, я ради тебя человека вообще-то убила. Ты это учти в следующий раз, когда тебе покажется, что конфликтовать нецелесообразно, — и заплакала, отвернувшись к стеклу. Там, в непостижимой дали, разгорался закат, очень яркий и почти малиновый. Красные огни плясали в окнах, превращая город в какой-то гигантский фейерверк.

Гриша встал рядом и долго молчал. Что, в общем-то, было верной стратегий. Во-первых, он не был социальным роботом, в которого намертво вбивали привычку говорить, что все будет хорошо. Во-вторых, не было здесь никакого утешения.

— Это невозможно. Исходя из твоего психотипа…

Ну, понятно было, что психотип как раз Грише уметь определять следовало. Как и модель поведения человека в экстремальной ситуации. Это, надо полагать, помогало ему защищать объект оптимальным образом, с учетом всех глупостей, которые объект мог выкинуть.