Джина не просыпалась. Войдя в спальню, Гейб осторожно присел на краешек кровати. Джина пошевелилась.

Вначале всегда кажется, что дела пойдут на лад. Надеешься, веришь в самоотдачу…

Еще одно слово на букву «с»! – презрительно оборвала она.

То есть?

Ничуть не лучше, чем прочие ругательства на эту букву. Неотвязное, как проклятие, слово «самоотдача». Стоит поддаться – и ты вляпался, оно поймало тебя в сети Вселенской Скорби.

Для меня это было больше, чем слово. Не просто сотрясание воздуха. На самоотдаче можно долго продержаться… год за годом. Даже когда кажется, что не стоит больше стараться, все равно держишься, пока в один прекрасный день все не кончается. Больше нечего отдавать, источник иссяк, остался лишь призрак.

Правда? Вроде улыбки Чеширского кота. В один прекрасный день только и остается, что эта улыбка. Но как ни крути – один черт. В итоге мы остаемся при этом слове на букву «с», которое некуда приложить. Разве нет?

Последний Цеппелин. Далеко ходить не надо – скоро прямо у вас в голове!

Джина снова пошевелилась. Губы тронула улыбка. Улыбался ли кто-нибудь во сне из-за него прежде? Неизвестно. Да и сейчас точно сказать нельзя, потому что темно.

Пока не начало светать, Гейб не испытывал особого беспокойства. Но едва занялось утро, его вдруг обуяла странная мысль, что темнота каким-то образом защищала, создавала зону безопасности, своего рода обводной цикл, а дневной свет теперь все нарушит. Тогда он отчаянно потянулся к Джине, а в ней, наверно, пробудился сходный страх. И они уже не могли оторваться друг от друга, сплелись так тесно и жарко, что – Боже – если что-то и могло их защитить от безжалостности света, то это их объятия, их слияние воедино.