А вот Гейб Людовик вряд ли вообще когда в жизни запрыгивал в такой поезд. Когда добрых пятнадцать лет женатой жизни идут под откос, хочется намного большего, чем просто секса. И страстное это желание пронизывало все его существо, пульсировало в каждом прикосновении, в жаре тела, удивившем их обоих. Этого жара и неутолимого желания хватило почти на всю ночь, он ни на секунду не сомкнул глаз, а когда затихало его тело, он принимался говорить без умолку, то лихорадочно бормоча, то рассказывая более спокойно. Наверное, такая ночь должна была бы свести их раньше, прежде чем она поехала в Мексику с Марком.

А он ждал. Пока она вернется. Вероятно, он и сам того не понимал, но Джина-то понимала. Теперь.

Лицо Гейба стояло у нее перед глазами, чуть колеблясь, будто ожидая, когда она запишет изображение на чип. Но она усилием воли отогнала этот образ и вновь сосредоточилась на своем видео.

* * *

Джина снова шла по призрачной улице, где вдоль обочины стояли брошенные ржавые машины, когда вдруг почувствовала, что за ней наблюдают. Это не было частью видео, потому что она прекрасно помнила: такого тут быть не должно. Джина остановила действие и внимательно осмотрела замершую улицу. Высокие здания с выбитыми окнами в наступающих сумерках стояли совершенно заброшенные и пустые. Улица глядела на нее разбитыми фарами искореженного лимузина. Теперь ясно, откуда взялся этот образ: из съемок в университетском городке первого января далекого теперь двухтысячного года. Только без мертвых тел.

И тут эти тела появились – едва прикрытые лохмотьями одежды призраки на капоте автомобиля, наполовину свесившиеся из окна справа, из задней двери и дальше по всей улице, будто надоевшие и брошенные куклы. Ее точка наблюдения рванулась ближе к ним, и – самое поганое – она теперь уже не могла с уверенностью сказать, как эти тела тут оказались, она ли вызвала их образ из памяти, или…

…прогуляемся чуток…

В голове мелькнула, не успев оформиться, какая-то догадка. Джина двинулась дальше, следуя за музыкой и визуальным рядом, до самого момента падения. А там – цикл повторов, каждый возврат на секунду дольше предыдущего, и, наконец, падение как огромное облегчение.

Но в тот последний краткий миг, когда она зависла над пропастью в начавшемся падении, невидимый наблюдатель ворвался в ее сознание, перестав таиться, и ринулся вниз вместе с ней.

В ужас стремительного падения вплелось понимание – и оттого еще больший ужас: они падали вместе, и, хотя его здесь быть никак не могло, странным образом присутствие его казалось уместным.