Поэтому для Марка главной задачей оставалось не заразиться. Вернее, не заразиться еще больше. Его по-прежнему удивляло, насколько был поражен его организм, да и вся система в целом, которая, тем не менее, все же способна была функционировать. Он помнил свою жизнь, когда был еще из мяса и костей. Разве не бывают некоторые виды инфекции, вернее, бактерии, вполне полезны, даже жизненно необходимы?

Он бы не стал над этим задумываться, если бы ему не попались старые записи Доктора Фиша, оставшиеся после того, как того выпустили на поруки. Марк знал, что для Арта Фиша его собственное присутствие в системе не могло остаться незамеченным. Он несколько раз отмечал какую-то дружелюбную вибрацию, приятное эхо или резонанс, но открытого подтверждения пока не последовало. Доктор Фиш не нанес визита к нему на дом, но сам он мог вычислить, в каком приблизительно направлении того искать. И отправиться вслед за ним, что сохранялось в качестве запасного варианта на крайний случай, о котором он особенно не задумывался, пока не пришла последняя весточка от его прежнего тела.

Неожиданно он оказался у себя в яме, глядя Джине в глаза, в тот момент, когда она ухватилась за провода двумя руками, стараясь выдернуть их. Если бы он и впрямь находился там теперь с ней, то мог бы попытаться дать ей понять, что она опоздала, совсем чуть-чуть, но уже опоздала, потому что Большой Удар уже начался у него в мозгу. Он теперь как бы номинально находился вместе с Джиной, обозначая свое присутствие, не более того. Пребывал, так сказать, как несколько последних дней в своем теле.

Что действительно удивило его – насколько явственно читались все ее мысли на лице, причем так было всегда. Он просто никогда раньше этого не видел, никогда не осознавал. Ее желание быть с ним не просто читалось на лице, оно слагало это лицо, источалось из лица; он знал, что Джина думает теперь о Мексике, и что оседлала она его теперь не только потому, что пыталась выполнить его просьбу, но оттого, что желала прильнуть к нему всем телом.

Теперь, когда ее мясо прижималось к его, сама мысль об этом ему была неприятна, даже отвратительна. Такой контакт был совершенно поверхностным и неважным, так терлись бы друг о друга две освежеванные туши на конвейере мясоперерабатывающего комбината. А она этого не понимала. Впервые – прежде она всегда его понимала, или так ему казалось, потому что она успевала его подхватить, когда он оступался и падал. Но, возможно, она понимала только само падение, ничего кроме, а на этот раз он не упал.