Человек на крыльце, однако, показался ему незнакомым. Впрочем…
— Здрав будь, воевода! — несмотря на русское обращение, тот был несомненным немцем. — Зайти позволите?
Серебряный молча посторонился, пропуская пришельца в прихожую, и так же молча засветил погашенный уже было светильник.
— Вы один дома?
— Один, один, я всегда один теперь, — усмехнулся князь. Это было правдой: обоих служанок он сразу тогда отправил по домам, выплатив жалованье за месяц вперед и велев не появляться тут «до особого распоряжения —
— Я послан сообщить, князь, что если вы подтверждаете свое согласие словом чести, то операция по освобождению вашей жены начнется прямо сейчас, при вашем участии.
— О каком таком согласии идет речь? — прищурился князь, пытаясь унять бешено заколотившееся сердце.
— Разговор произошел десять дней назад, в англиканской часовне на Рогенштрассе, — терпеливо растолковал пришелец. — Вы поклялись тогда всеми святыми, что ради спасения жены
— Да, я подтверждаю и готов. А что за операция нам предстоит сейчас?
—
На этом месте речь его была прервана осторожным позвякиванием дверного колокольчика. Рука пришельца молниеносно нырнула под плащ (послышался щелчок взводимого курка), а взгляд его впился в лицо Серебряного:
— Как это понимать, князь? Вы же, вроде, один и никого не ждете?
— Так оно и есть. И удивлен не меньше вашего. Встаньте-ка за дверью вон той комнаты — судя по деликатности звяка, это точно не стража.
Это и вправду была не стража:
— Ба, достопочтенный господин Штюльпнагель! Что вас привело сюда в столь странный час?
— У меня новости для вас, господин Зильбер — срочные и, не скрою, печальные. А также — деловое предложение.