Но сейчас метод не сработал. Слишком внезапно все нахлынуло. Он не мог сосредоточиться. Зачем-то вспомнил продавщицу тетю Сашу, свою дешевую съемную комнатенку с мягкой кроватью, с письменным столом, старый ковер с оранжевыми оленями на стене. И, конечно, вспомнил ЕЕ. Пусть теперь все остается как есть. Он уходит, растворяется, как и мечтал, в питательном перегное, в пустынном болотистом месте, на северном краю плоской базальтовой плиты.

40

40

Под утро, когда ветер стих и вода повернула обратно, вышла из-за туч полная луна и осветила отраженным светом потопленный город. Теперь-то стало ясно, что это и есть настоящая северная Венеция — холодная, неживая. Ровно горели свечи Васильевского острова, за ними, чуть левее, мерцали красные огоньки телецентра, правее блестел Петропавловский крест, а все остальное, бледное, неживое, лежало вдоль горизонта плоским графическим изображением. От Исаакия до Медного Всадника пролегла серебристая лунная дорожка, которую то и дело пересекали всевозможные плавучие вещества, подхваченные архимедовой силой.

Соня и старик сошли с лошади и сидели на покатом горбу гранитной волны. Старик уснул. А до этого кричал, вопил, нес какую-то чепуху, нарочно коверкая слова. Кричал что-то про стихию, про истоки, про политическую близорукость, грозил кому-то в черное небо, потрясая кулаком, то и дело дергал Соню, не давая ей замерзнуть и не пуская ее обратно в холодный мутный поток.

— Ета город Петровича! — тыкал он в хлюпающие кварталы. — Он его направленным взрывом построил, во!

И все в таком роде. Соня молчала. Она оцепенела от страха и холода. Вначале она все порывалась куда-то бежать или плыть (мимо изредка проносило мусорные ящики, а в них кричали какие-то люди), а теперь окончательно застыла. Казалось, никакая сила не способна вывести ее из тяжелого бездумного состояния. Было какое-то страшное несоответствие между ее равнодушным горьким покоем и зверским выражением выпученных безумных глаз всадника, вздыбившего железного зверя в шаткое неустойчивое положение.

Вдруг вдали, у пристани появилось белое пятнышко. Соня привстала оно двигалось к ней, сюда, к центру Сенатской площади. Высоко, не разглядеть. Она осторожно, не чуя продрогшего тела, цепляясь за хвост коня и змею, спустилась к самой воде, поджидая, когда гонимый слабым потоком странный предмет приплывет ей в руки. Еще немного, ближе, ближе, она выгнулась, как веточка, и ухватила с водной поверхности последнее послание Евгения — исписанную мелким экономным почерком ученическую тетрадь по арифметике.