— Кровь… — тяжело дыша, каркнул профессор, отвечая на не заданный вопрос некромага. — Кровь Бога. Чаша всегда полна…

После он популярно объяснил Зиверсу суть обряда, начальный этап которого был известен Петру Семенычу. Эти сведения он выудил из головы покойного Густава Альтхайма.

Показав ученику

круглый металлический медальон на шнурке, профессор пояснил Вольфраму, что к этой штуке он привяжет его душу, освободившуюся от тела после смерти. На железном кругляке была выбита руна Кай, такая же, как и на оборотной стороне эсэсовского перстня Альтхайма.

— Надевай! — Фридрих протянул медальон Зиверсу. — Не снимай его до самого конца! — проследив, как Вольфрам накидывает на шею шнурок, предупредил он. — После казни я заберу медальон, твоя душа будет в надежных руках.

Устроившись на табуретке поудобнее, Петр Семеныч с любопытством наблюдал за представлением, устроенным в камере профессором Хильшером. Что и говорить, зрелище было эффектным: горели магические огни, плавились каменные стены, свистел ветер и бушевал ураган, на все голоса завывали потусторонние демоны, когда в маленькую клетушку распахнулся темный зев тоннеля в «Серые Пределы». Но, несмотря на всю зрелищность магического действа, оно было не эффективнее обряда, практикуемого для привязки души самим Мистерчуком. Больше всего Петра Семеныча интересовал заключительный этап подселения освобожденной от тела души в новое вместилище. Позабавил Мистерчука неподдельный испуг толстенького вертухая-надзирателя, заглянувшего в камеру утром. Незримой тенью Петр Семеныч наблюдал за казнью штандартенфюрера Зиверса. Видел, как профессор Хильшер снял с мертвого тела металлический кругляш и спрятал его в карман. Некромант чувствовал, что бессмертная душа штандартенфюрера Зиверса намертво привязана к амулету. Первая часть обряда подошла к концу. Осталось дождаться второй части «марлезонского балета». Теперь у Мистерчука имелся ориентир — неупокоенная сущность казненного нациста. Петр Семеныч сосредоточился и принялся сминать пространственно-временной континуум тонкого мира словно туалетную бумагу, двигаясь к тому моменту, когда душа Вольфрама вновь обретет тело.

* * *

Стремительный бег времени остановился в ярко освещенном отделанном белым кафелем помещении. Постаревший Хильшер стоял перед большим прозекторским столом на котором покоилось поджарое смуглое тело молодого парня. Лицо профессора избороздили глубокие морщины — некромант понял, что с момента казни Зиверса пролетел не один десяток лет. Эту догадку подтвердил цветной календарь, висевший на стене в дальнем углу прозекторской. Судя по дате, шел декабрь 1970 года.