Никита долго смотрел на нее. Потом медленно протянул руку и шершавыми пальцами – мозолистыми, с черной каемкой под обломанными ногтями – провел по щеке.

– Помнишь, Тома, как прощались, когда я на войну уходил? Помнишь, что тебе сказал тогда? И я помню. Сказал я тебе – мол, жди меня, даже если уже война кончилась, если все пришли, а я нет. Жди. И тогда вернусь. Даже если убьют меня, вернусь, потому как я тебя люблю.

Ноги не держали Тамару, она села, почти упала на табурет, уронила руки на платье. А Никита глухо договорил.

– Вот я и вернулся, Тома. Чтоб на тебя посмотреть в последний раз. И чтоб в чужой земле не валяться без призору в братской могиле. Ты прости, что так вышло, жена. Считай – пришел солдат на побывку, отдохнуть до вечера. Шибко хотел на побывку, вот и разрешили. До вечера мне еще время отпущено.

– Кем отпущено? – простонала Тамара.

– А вот этого знать не могу. Просто чувствую, что ошибки тут никакой нет, и пока солнце не село, я у тебя побуду. Так что давай-ка я пока по хозяйству пороблю малость. Посмотрю, что поправить успею. А ты не плачь, ты вот что – согрей-ка лучше мне воды, помыться с дороги. Трудный у меня путь, Тома, с пересадкой получается, как из поезда в поезд. Только баню не топи. Мертвые хоть чистоту и любят, а парилка им ни к чему.

Двое долго смотрели друг на друга – так долго, что несколько мгновений между ударами сердца словно бы растянулись, до краев наполнившись тишиной. Потом Тамара утерла слезы и выпрямилась.

– Хорошо, что слово сдержал, Никитушка, – сказала она. – Ты не сомневайся, сейчас все сделаю.

До самого вечера стучал молоток на дворе у Тамары Лазаревой, ухал колун, визжала пила. Торопился Никита сделать побольше, ухватить взглядом любую мелкую неполадку, которую можно починить и поправить. И только потом, когда солнце боком уже зацепило верхушки сосен, присел на крыльцо, достал кисет. Долго ровнял табак на полоске бумаги. Скрутил цигарку, затянулся пару раз и бросил под ноги.

– И что ты будешь делать? – махнул рукой удивленно. – Уже и вкуса табака не чую! Стало быть точно, время поджимает.

Из холодной бани вернулся солдат в чистом, заботливо подготовленном женой исподнем белье, и сел за стол. Пока он пил последнюю стопку водки, Тамара глядела на него не отрываясь, со спокойным лицом. Даже чуть улыбалась, и только белыми пальцами держалась за столешницу, совсем даже незаметно.

Допив водку, Никита аккуратно поставил стопку на покрытый праздничной скатертью стол и засмеялся.

– Эх-ма, Тома! А до чего же сладкая водочка-то на посошок, оказывается! До сих пор пил и даже не думал, что так случается.