Та на троне сидит, бабища жуткая, изо рта клык торчит, на веке бородавка.

— Зачем пожаловала?

Нана смиренницей прикинулась.

— Так… поздороваться. Не чужие ведь…

А сама по сторонам глазищами так и зыркает. Во дворце подземном кругом корунды, яхонты и прочие каменья горят. В котлах золото кипит, через край переливается. Из потолка живые руки растут, ногти золотой краской выкрашены; пальцы эти серебряные цепи держат; на тех цепях светильники качаются, в светильниках благовонное масло горит.

Сестра хмыкнула, не поверила словам Наны.

— Правду говори! — повелела она.

Нана круглыми плечами пожала, черные волосы на спину откинула, как-то особенно соблазнительно изогнула стан.

— Захотелось, вот и все.

Капризные губы у Наны. Слишком красива Нана. Разозлилась сестра ее подземная, когда красоту это вблизи увидела, да еще голой.

— Давно хочу извести тебя, Нана, — молвила она скрипучим голосом. — На этот раз убью. Ибо власти твоей здесь, под землей, нет. Моя здесь власть.

Оглянулась Нана. Увидела страшные демонские рожи, дьяволов всяких и прочую нечисть, лучше не поминать к ночи. А что еще думала она увидеть в подземном царстве?

— Может, не стоит? — нерешительно спросила она и босыми ногами переступила. Пол во дворце подземной властительницы склизкий, холодный, противно вот так, босиком-то стоять.

Сестрица нанина — хохотать. Бусы на груди подскакивают от хохота, диадема в волосах трясется.

— Стоит! Стоит!

И придворные ее, лизоблюды и подхалимы, подхватили на разные голоса:

— Стоит! Стоит!

Громче всех один надрывался. Нана ему на ногу наступила, какое там — только шире пасть разевает.

С досады топнула Нана ногой. Тугие груди Наны подпрыгнули. И молоко, которое всегда наготове у Наны, брызнуло из сосков на голый смуглый живот.

Подземная владычица поднялась во весь рост — а росту была немалого. Волосы взметнулись, как живые. Глаза засверкали.