Ага. Знакомая конструкция. То же самое, что было в подземелье у Агрегата, только замаскировано травкой-муравкой. И опять трое пассажиров — неизвестный тип в роли Салема, Таня в роли Лизы и Краев в роли Краева. Сейчас начнет дергать и трясти. Потом погаснет свет. А потом, глядишь, разденут и погонят в душ. Что было бы весьма кстати после такой пыльной дороги. Интересно, Таня заглянет ко мне в кабинку, чтобы потереть спинку? Вероятно, нет. И слава Богу. Мне нужна только Лиза. Милый мой Лисенок — где ты теперь?…

Эта конструкция работала сходно. Только, в отличие от заплесневевшего лифта в городе чумников, эта была в полной исправности. Краев не успел моргнуть глазом, как все трое оказались внизу. В длинном прямом коридоре, неплохо освещенном голубым сиянием лампочек-спотов в потолке.

А с дальнего конца коридора навстречу Краеву двигалась долговязая нескладная фигура. Краеву была знакома эта походка. Этот человек всегда передвигался так, словно находился в третьей стадии опьянения. Болтающиеся руки, мотающаяся из стороны в сторону голова. Человек качался при ходьбе, как при четырехбалльной морской качке. Для полноты картины должны были также наличествовать оттопыренные уши, позаимствованные, вероятно, у маленького слона, тонкие бледные губы и крючковатый нос.

Человек шел вперед, и Краев убеждался, что все имелось в полном комплекте — и уши, и губы, и нос соответствующих форм. Глаз, правда, сохранился только один — второй был прикрыт черной пиратской повязкой. И физиономия постарела — этот человек всегда был склонен к морщинообразованию, а теперь лицо его и вовсе изошло тектоническими складками. И все равно это был он — собственной персоной. Бессонов.

— Привет, Коля! — Бессонов раскрыл руки, очевидно ожидая, что Краев кинется к нему в объятия. — Господи, как давно я тебя не видел! Слушай, ты прекрасно выглядишь, старина! Ну просто мальчик! Твоя Германия пошла тебе на пользу.

— Здравствуй, Люк, — растерянно произнес Краев. — Ты здесь? А что ты здесь делаешь? Я думал, ты там, с ними…

— С кем — с ними?

— С Давилой и прочей компанией.

— Нет. — Голова Бессонова моталась, рот разъехался в улыбке от уха до уха, обнажив редкие, частично золотые зубы. — Я давно не с ними, Коля. Ты был не дурак, Коля, — ты свалил первым. Я сбежал лишь через несколько месяцев после тебя. И мне это далось гораздо труднее. Они, правда, помнят обо мне. Не могут забыть почему-то. Но только вот не могут найти меня, старого пакостника. Пока не могут.

С этими словами Бессонов преодолел расстояние, оставшееся между ним и Краевым, и облапил Николая тощими, обезьяньими руками. Обнимаемый Краев стоял и моргал глазами. Он не мог сказать ничего, потому что не знал: верить тому, что слышит, или нет.