— А где ты эти петиции от ученых видел? — спросил Данила.

— Был у меня на исповеди один генерал. Исповедался, а потом стал мне эти самые петиции совать-показывать. «Слушай, — говорит, — поп, ну как же нам со всем этим быть? Ведь самому уже страшно. А тут смотри — какие бумаги ученые мудаки пишут! Ведь выходит, — говорит, — нельзя останавливаться. Я тебе покаялся, ты мне грехи, вроде, отпустил. А по бумагам этим выходит, что и не грехи это, а научная необходимость». Так-то, Данила. А у самого сын от радиации сгорел. Какой-то контейнер у себя в лаборатории выронил. Пока всё собирал и сгорел.

— Так генерал за сына каялся?

Отец Максимиан не ответил.

За окнами уже мелькала та самая лесопосадка, в которой прятался институт. Еще немного — и выехали к давешнему КПП. Но КПП уже не существовало.

Останки будки лежали поперек трассы. Заборчики ограждения раскидало во все стороны словно взрывной волной. А что было впереди — не определить, всё тонуло в плотном, вязком тумане.

Включив фары, о. Максимиан объехал доски и повел машину в туман. Но как только погрузились в мутно-молочное марево, такая тяжесть навалилась на грудь, на сердце, сдавила свинцовым обручем виски, словно этот туман обжал людей невидимым прессом, и единственным спасением было немедленное бегство. У отца Максимиана потемнело в глазах, он практически ослеп.

— Данила, я не вижу… Куда?

— Газуй прямо, — понял Данила, он и сам почти не видел, в глазах плавали радужные разводы. — Я скомандую, когда поворачивать.

Машина рванула вперед.

— Выворачивай вправо! — почти сразу крикнул Данила. Он опустил стекло и высунулся, пытаясь различить какие-либо ориентиры.

Диакон Паисий, похоже, уже пребывал в забытьи. Отец Максимиан вел, навалившись грудью на руль, словно придавленный юпитерианским тяготением. Тимофей же, сцепив зубы, держался обеими руками за переднее сиденье и думал одно: «Хрен, не поддамся. На этот раз — хрен вам».

— Прямо теперь. Вправо доверни. Еще вправо. Вперед.

Машина промчалась опушкой до старой, заросшей кустарником колеи, влетела в лес и выскочила из отвесного, как стена, тумана.

— Тормози! — Данила рухнул обратно на сиденье и потерял сознание.

О. Максимиан успел расслышать Данилино «тормози» и сам потерял сознание, но затормозил. Машина застряла, буксуя, в зарослях орешника.

Остался в чувствах только Тимофей. Он медленно потянулся с заднего сиденья к ключу зажигания и повернул его. Затем так же медленно, словно сомнамбула, открыл дверцу, вышел из авто и вытащил свой кумачовый сверток. Развернул меч и двинулся в сторону туманной стены. Несколько шагов — и он растворился в тумане.