И вот, наконец, грохоча копытами, на площадь вылетает отряд кавалергардов, сабли наголо — две дюжины всадников на белоснежных конях, в белых парадных мундирах; золото шлемов, золотое шитье мундиров; все, как один, гиганты, русские богатыри.

За ними, в окружении эскорта улан, кортеж императорского семейства — до полусотни экипажей: кареты императрицы-матери, великих князей, княгинь, генералов свиты, придворных и фрейлин, и наконец, экипаж самого Императора Российского. Экипажи полукольцом въезжают на площадь и, прогрохотав между гусарами и драгунами, пристраиваются у южного крыла храма. Карета императора катит прямо к лестнице, у которой уже застыли красавцы-кавалергарды.

Государь поднимается на площадку первого лестничного марша и останавливается в ожидании свиты. Площадь взрывается приветственным «а-а-а!..». Император не обращает внимания на этот всплеск, подчеркнуто спокоен, негромко переговаривается с супругой.

Подтягивается двор, следом уже толпятся приглашенные. Император отвлекается от беседы с супругой — к нему спускаются патриарх и генерал-губернатор граф Орлов. Государь получает благословение патриарха, принимает рапорт градоправителя.

Глебуардус тоже выходит из свитской кареты. Он видит знакомое лицо: рядом переминается с ноги на ногу тот самый сторож, давешний темный человек из странного дома на Городничей окраине. Только теперь он не в асессорской гражданской шинели, а в офицерской, на плечах — капитанские погоны.

Человек озирается, как бы кого высматривая в толпе прибывших; скользит мимолетно взглядом и по дюку, но без интереса. Взгляд диковатый, блуждающий. Неторопливыми, какими-то медлительными движениями расстегивает крючки шинели и достает топор. Достав, в ход пускать не спешит, всё озирается. Откуда-то возникают жандармы и с яростью бросаются — скрутить.

Липовый капитан вдруг оживает, он взмахивает топором и обрушивает его на подскочивших. Топор вскользь задевает одного из них. И тут какой-то случившийся поблизости адъютант обхватывает человека сзади, тот издает нечленораздельный вопль, и начинается свалка. Через минуту всё кончено. Человека уводят жандармы.

Невозмутимый дюк направляется к храму. Минует шумную группу чиновников и думцев — многие кивают приветственно; проходит мимо белошинельного генералитета — те, напротив, подчеркнуто не замечают его; в иностранном дипкорпусе приветливые улыбки, поклоны, глава англиканского посольства лично подходит и здоровается; в императорской свите дюка тоже приветствуют многие — знакомые и доброжелатели.

Глебуардус поднимается к императору, тот здоровается с ним за руку; дюк целует ручку императрице. Теперь под благословение патриарха, однако тот, словно не замечая движения дюка, руки не протягивает и благословения не дает, а крестится сам, троекратно.