— Вот вам и представилась возможность.

— Возможность, говорите? Да, факты обличают твердо. Но мне не ясно. Еще вчера — сторож. Сегодня — офицер, имеется во всех списках. Жалованье получает еще с бог весть какого года. При том, что я доподлинно знаю, куда он ходил и с кем говорил за пределами того дома еще вчера и во все дни. Никаких связей ни с армией, ни с офицерским союзом. Как такое могло статься? Ну хорошо, возьму я его на допрос. Дело политическое, следовательно, должны быть и мотивы соответствующие. Идеи должны быть. Идеи понятны — за кого вас принимают в Синоде и Генеральном штабе, нам известно. И что же? Я буду сидеть и прилежно записывать за ним всю эту чушь? Или что? Какие у сторожа могут быть идеи? Разве что для отвода глаз станет мне их излагать? На хозяев своих не покажет, я знаю. Что же мне, комедию со следствием разыгрывать? Опять пойти на поводу у этих старикашек, принять их очередную липовую легенду? Увольте меня…

— Вы знаете, Кэннон, на допросе вы обнаружите настоящего фанатика, да такого, каковых и не встречали. А станете расспрашивать о службе в полку или собраниях в их Союзе — всё расскажет, события десятилетней давности раскроет, и свидетели тому найдутся. Так-то. Это уже не легенда с Тверью, это психопластика. Истинной реальности, где сторож был сторожем, больше нет, она замещена вот этой. Вас еще поразят сослуживцы новоиспеченного капитана. Они вам весь его послужной список расскажут, а те, что из Союза, — поведают, что он говорил на их собраниях. Поэтому забудьте о стороже, его не было. А был и есть капитан N-ского полка. Так его и принимайте, так и дело ведите.

— Невероятно. Как можно в такое поверить? Да-да, всё так, всё сходится, но как поверить?

— Верить — не верить… Вера, когда есть очевидные факты, не потребна. Есть факты — исходя из них поступайте.

— Хорошо. Правда ваша. Есть факты. Да только я прежний остался! Во мне память об истинной реальности, как вы говорите, не убрали! Я всё помню, да и вы тоже, ваше сиятельство. Как с этим быть? Пускай он теперь фанатик идеи и потомственный дворянин, но как мне на него смотреть? Для меня он скорее жертва, переделанный человек. Боже мой, как оно всё… Нет, не могу вести это дело. Да и как его вести, оно слишком фантастично, уголовное уложение здесь бессильно. Настоящих преступников не изобличить, да и как дееспособные лица они более не существуют. Тупик, ваше сиятельство. Для меня, скорее, психологического порядка тупик. Но и отказаться нельзя — государю известно, что во всем жандармском отделении о покушении знал я один, стало быть, за всё отвечаю…