Пандем сказал тогда: я говорю с каждым отдельно. Зачем мне светиться на большом экране, если я и без того в каждом из вас? Тогда Алекс сделал сюжет, в котором пытался поймать Пандема на противоречиях, на лжи; он опросил сотни людей…
Если бы Пандем уничтожил запись! Алекс втайне мечтал об этом. То был бы знак, первый знак того, что чудовище уязвимо. Но — программу смонтировали, миллионы людей посмотрели ее… Ну и что?
Домишко стоял на отшибе.
Алекс вышел, чтобы открыть ворота. Завел «ездилку» во двор (гаража не было, прежние обитатели домишки из машин признавали только трактор). Перед домом имелось «образцовое» хозяйство — длинные грядки овощей, худо-бедно притерпевшихся к неизбежным сорнякам; Алекс, выросший в каменном мешке и ненавидевший запах огорода, высаживал их каждый год — на семена, на рассаду, на развод. Чтобы было.
Он протопил печку — это был единственный процесс в его «дачном» хозяйстве, который доставлял ему хоть какое-то удовольствие. Вытащил из багажника компьютер, уселся на завалинке, положил машинку на колени.
Их разговор с Пандемом длился много лет. Кое-кто придумывает себе «молельни» и «беседки», чтобы разговаривать с Пандемом без помех и отвлечений, — Алекс всегда едко издевался над такими людьми. А сам (и это сложилось как-то незаметно, само по себе) приезжал в свое убежище, в кусочек мира-без-Пандема именно тогда, когда приходило время серьезно поработать, поразмыслить… Или поговорить с врагом.
Монитор осветился, но вместо приглашения к работе Алекс увидел Пандема. Тот смотрел, чуть улыбаясь, как взрослый на ребенка. Нет — как взрослый на подростка, вечного бунтаря, который через годик-два
— Поздравляю, — сказал Пандем. — На твоем месте я бы чуть больше озаботился счастьем единственного сына.
— Заткнись, — Алекс поднял глаза. За маленьким садом из трех бесплодных яблонь садилось солнце. Сверху закат был приплюснут, будто крышкой, плотной серой тучей, и щель между краем тучи и горизонтом светилась, как ясная лампа в конце сумрачного коридора.
— Все
Пандем улыбнулся шире — и исчез, уступая место картинке рабочего стола; Алекс раскрыл каталог с сюжетами, помеченный «211», и уже через минуту забыл о красотах заката.
— …Да, это мое сокровенное право, — говорил, приветливо глядя с экрана, интеллигентный парень лет двадцати. — Я не понимаю, с какой радости мне смотреть это скучное кино еще шестьдесят лет… Это в лучшем случае! А то и семьдесят! Черт, мне не надо никакой эвтаназии, я хочу спокойно полетать с крыши! Никто не отвечает за меня, я совершеннолетний, какого черта эта тварь мною помыкает?!