— Ну и слава богу. — Виктория Викторовна села, нащупала сигарету в кармане, щелкнула пальцами, закурила. — Что Шура?

«Плохо».

— Ну так помоги ему! Пандем ты или кто?

«Он сам».

— Тем лучше, — Виктория Викторовна смотрела, как тает дым в зеленоватом солнечном столбе. — Юрчик подкинул зеленовато-желтый Фа… Что могло быть лучше?

«Юрчик взял высоко. Вся желто-зеленая гамма, но ниже. Впрочем, разница в таких нюансах, что твой язык и не уловил бы…»

Виктория Викторовна хмыкнула.

ГЛАВА 19

ГЛАВА 19

На третье утро после своего восьмидесятивосьмилетия Андрей Георгиевич Каманин заплыл на далекий остров, вот уже несколько лет служивший ему беседкой.

Зеленый берег казался совсем близким, хотя вплавь до него было полтора часа пути, если быстро, и два с половиной, если медленно. На острове не было ничего, кроме камней; правда, камни будто пытались скрасить разочарование случайного робинзона таким разнообразием форм и расцветок, что Андрей Георгиевич, хоть и мог обойти остров по периметру за три минуты, хоть и бывал здесь раз сто — не уставал находить новые «скульптуры» и удивляться новому рисунку на облизанных морем сколах.

— Мне восемьдесят восемь. Я прожил почти вдвое больше, чем мой отец.

«Ты плохо себя чувствуешь?»

— Наоборот… Я чувствую себя лучше, чем когда мне было пятьдесят. Мне постоянно чего-то хочется — двигаться, жить… Я планирую работу на пять лет вперед… Вот этот план меня и беспокоит, Пан.

«Ты боишься?»

— Что, если я попрошу тебя не дать мне умереть? Нет, погоди… По-другому… Сколько стариков и старух из тех, что умирают ежегодно… Сколько из них просят тебя сохранить им жизнь?

«Андрей…»

— Я догадываюсь — они просят все. С точки зрения любого человека — это свинство, что он должен умереть. Земля не обеднеет, если кто-то один поживет еще хотя бы лет десять. У всех дела, у всех работа… У лентяев — удовольствия… Это затягивает, день за днем, год за годом… Когда третьего дня мне исполнилось восемьдесят восемь — да я холодным потом покрылся, Пан!

«Ты будешь жить еще долго, я тебе обещаю. Минимум до ста».

— Мы, наше поколение… Может быть, последние из тех, кто помнит мир, каким он был.