— Значит, ты вернул смерть…

«Я ее не отменял… То, о чем ты говоришь, — всего лишь право попасть под лавину. И только для тех, кто действительно этого хочет».

Алекс подумал о Шурке. Они давно не общались. Жили, как чужие люди.

— Значит, я был прав. Ты признал мою правоту. Ты — пусть косвенно — признал мою правоту, Пандем…

«Три трупа — зато ты прав».

Алекс ударил кулаком по серебряному борту. Гондола качнулась в воздухе.

«Да, Алекс. Человеческая личность, оказывается, реализует себя иногда непредсказуемыми путями… Теперь у них есть эта возможность — не просто карабкаться на гору, не просто кататься на волнах, не просто лететь за ветром… А радостно сознавать, что на этом пути они могут сдохнуть. А за ними, наркоманами риска, идет армия подражателей и поклонников — тех, которым риск сам по себе не нужен, но которым желательно позерствовать, производить впечатление, которым нужно выглядеть особенно, пусть даже в собственных глазах… Кстати, еще месяц назад твоя внучка ругала меня на чем свет стоит за то, что я не запрещаю охоту. Она не понимает, видите ли, что за мотив движет взрослым мужчиной, убивающим живое существо ради развлечения… Диапазон, Алекс. У Юльки нет органа, чтобы понимать это. Но я-то понимаю и тех, у кого такой орган есть…»

— Значит, ты вернул смерть.

«Я давно с тобой не спорю».

Тогда, пять лет назад, посреди пустого парка на неподвижной карусели, Алекс ощутил вдруг себя пустым и старым. Это было новое чувство — до того им владела попеременно то жажда действия, упругая, как проволочный чертик, а то вдруг тоска, гнущая к земле и выжирающая внутренности; обе были привычны, обе обладали, в общем-то, созидательной силой, и сменяли друг друга ритмично, как день и ночь. Новое — пустота — заставило Алекса поднять глаза к луне и в ужасе воззриться на белый диск, давно заселенный энтузиастами.

— Зачем мне жить, Пандем?

«Не мое собачье дело. Думай сам».

…После того разговора прошло пять лет; Алекс жил, как улитка в раковине, брезгливо отстранившись от окружающего мира. Ему не раз и не два предлагали снимать боевики: по всему миру не угасала мода на визео-катастрофы, визео-потрошилки, визео-костедробилки. Алекс отказывался; единственным человеком, с кем он хотел и мог общаться, оставалась Александра — вечно занятая, ироничная и прохладная, своя до кончиков ногтей, понимающая Алекса куда лучше Пандема — так, во всяком случае, ему казалось — но не лезущая в душу, не желающая менять ни Алекса, ни окружающую жизнь.

А жизнь опять менялась; сидя в своей скорлупе, он замечал это всегда с опозданием. Спохватился, когда оказалось, что так называемые беседки уже давно и естественно вписались в городской ландшафт. Что с Пандемом уже никто не говорит «потоком» — только «встречами» в беседках. Что дети на улицах стали куда свободнее в выражениях… и осторожнее в поступках… во всяком случае, трехлетние малыши уже не болтаются на веревочных лестницах в двадцати метрах над землей, но спокойно возятся в песочнице под присмотром нянек…