В ином случае это меня бы впечатлило. Но не сейчас. Не желая отставать от почтенных старцев, я, тоже не спеша, обвёл глазами каждого. Так какое-то время мы молча тщательно разглядывали друг друга.

Затем процесс взаимного изучения закончился.

— Освободите ему язык, — распорядился один из старцев. В тот же миг я почувствовал, что могу разговаривать. Что ж, и на том спасибо.

— Предупреждаем тебя, чужак, — сообщил всё тот же, очевидно, бывший за старшего, буравя меня взглядом, — чтобы ты отвечал, только когда мы тебя спросим. И не предпринимал каких-либо действий против нас. Твоё сердце будет держать в руках наш маг. И убьёт тебя в то же мгновение. Ты понял меня?

Из полумрака за его спиной выступил человек и направил на меня руку в характерном жесте. Сразу же знакомо резануло в груди. Ага. Похоже, у них далеко не все этим приёмом владеют. Последний раз им пытался воспользоваться тот Обецев колдун в замке Цын. Как же его звали-то? Не помню. Но ладно, возьмём на заметку.

— Я понял, — сказал я, откашлявшись. И приготовился слушать.

А старички что-то не производили впечатления всю жизнь в лесу просидевших. Под ёлкой. И по манере держаться, и по внешнему виду — одеты они были отнюдь не в шкуры. Это меня заинтересовало. Потому что, коли не провели они всю жизнь в подполье, что здесь, что по ту сторону границы — в «большом мире», то откуда тогда они вообще взялись?

Из-за моря приплыли? Ага, из Заокраинного Запада. Верхом на хромой скумбрии. Или что? Явно передо мной находились люди, привыкшие к высокому положению. Да к тому же часто бывающие «на публике». Городские то есть жители. И не из подвалов. Вылезшие оттуда так не выглядят. Но мои аналитические размышления прерваны были ещё одним из старичков, обратившимся к первому.

— Что-то он больно уж спокоен, Брейловец. — Правда, смотрел он при этом всё равно на меня. Горящими, как уголья, глазами. Да, крепкие у эльфов старейшины. Крепкие. — Надо бы ему сказать, что не только его в этом случае смерть ждёт. Но и отступницу.

Если он и рассчитывал на эффект, то явно не на тот. Поскольку вызвал у меня отнюдь не беспокойство, а озадаченность. Я попросту не понял, о чём речь. Какая отступница? Ещё кто-то?

— Торопишься ты всегда, Чештина. — Тот, кого назвали Брейловцем, недовольно поморщился. — Может, он оттого спокоен, что запираться перед нами не думает? А ты его — пугать. Дело ли?

— «Не думает», — буркнул сразу же в ответ Чештина, фыркнув в белые усы и просверлив меня взглядом, — да по нему разом видно, что ничего он нам добром сказать не захочет. Вон рожей-то окаменел!