Глава тридцать восьмая Фиаско замыслов враждебных

Глава тридцать восьмая

Фиаско замыслов враждебных

При виде таких путешественников тревогу играть никто не стал, мост через ров не подняли, решетку не опустили. Разве что к пяти угрюмым стражникам с тяжеленными бердышами в руках добавилось еще пятеро таких же.

– Стой! – вышел на мост один из них. – Кто такие и чего надо?

С близкого расстояния стало видно, что за узкими щелями бойниц стояли лучники с готовыми для стрельбы луками.

Но ни один мускул не дрогнул на лице рыцаря, когда он спесиво заявил:

– Имя мое останется в тайне. А прибыл я как посланник великого хана Золотой Орды. И мне надо немедленно видеть подданных хана, чтобы отдать им его божественное распоряжение! Пусть предстанут предо мной сию же минуту!

Эффект получился впечатляющий. Все десять воинов, наверняка предупрежденные о чем-то подобном своим хозяином и работодателем, нахмурились еще больше и сжали свои бердыши так, что древки заскрипели от кольчужных перчаток. Глаза заблестели от злобы, что фонарики с неоновым лучом. И любой бы догадался, что не все так однозначно в этой юдоли предательства, обмана и подлости. Видимо, простые стражники ненавидели монголов и все, что с ними было связано.

Но над ними были командиры и власть имущие, которые думали совсем иначе. Из темноты воротной арки вышел вояка с нашивками десятника. Пройдя вперед сквозь строй своих подчиненных, он остановился и довольно приветливо поинтересовался:

– А чем достопочтенный рыцарь докажет, что он послан великим ханом?

– Тебе это о чем-то говорит? – Прибывший поправил свисающую с пояса на цепочке золотую пластинку. Не увидев отблеска узнавания во взгляде десятника, добавил: – Тогда позови сынов Золотой Орды!

– Они сейчас будут здесь, – сообщил воин и шагнул в сторону.

Занявшие его место трое азиатов сразу прикипели взглядами к пайцзе. А еще через мгновение словно по команде рухнули на колени, вытянули руки вперед и, коснувшись лбом земли, застыли. По утверждению беглых профессоров, так они себя отдавали в полную власть великому хану. Точнее, его высшему представителю. И тот мог наказывать или казнить кого угодно, отрубая руки или головы.

Минуту следовало молчать, как бы в раздумье. Попутно нагоняя страха на преклоненных и добавляя почтения к себе лично.

Что рыцарь и проделал, восседая на коне, словно каменная статуя. Ну разве что незаметно любовался вытянувшимися мордами стражников и десятника. Те округлившимися глазами наблюдали за монголами и, похоже, впервые видели такое явное раболепие с их стороны.