– Не боись, мы поймаем.

– Да-да, не боись! – подыграл Григорий. – Хочешь меня ударить? Так бей! Чего же ты?!

В следующее мгновение крепкий кулак швартовщика отправил Григория полежать на гранитные плиты. Посадка вышла мягкой: его слегка поддержали за плечи и голову, но поднимать не стали.

Он был в сознании. Увидел красную двойку на мокром граните и понял, что это отражается пятерка с его ошейника. «Суки, – подумал Григорий. – Дерьмо это, а не город». Пятерка помигала и превратилась в четверку. Ошейник противно загудел. Григорий попробовал сесть. Вторая попытка удалась. Над ним уже стояли охранники.

– Ребят, вы идите, дальше мы сами, – сказал один из них швартовщикам.

Только сейчас Григорий разглядел надпись на шевроне охранника: ДЕПОРТАЦИЯ.

Елена Первушина Семь Я Инны Игнатовой

Елена Первушина

Семь Я Инны Игнатовой

Я – семья

Во мне, как в спектре, живут семь «я»,

невыносимых, как семь зверей.

А самый синий

свистит в свирель!

А весной

Мне снится

что я –

восьмой!

Впервые Инна Игнатова встретилась с собой, когда ей было то ли пять, то ли шесть лет. Может быть, и четыре, точно она не помнила. Дело в том, что это произошло летом. На лето мама Инны всегда отправляла ее с тетей на дачу далеко на Карельский перешеек, почти у самой финской границы, в край клюквенных болот, маленьких озер с торфяной водой, от которой кожа купальщиков покрывалась скользким налетом («Это очень полезно», – говорила тетя), в край тонких кривых берез, сосен и елей, каждая из которых смотрелась королевой. Если ель росла на солнечном месте – на краю дороги или на невысоком холме, то у ног ее кишела куча «деток» – молоденьких елочек, с нежно-колкой хвоей. «Ни одна не вырастет, – говорила тетя. – Задушат друг друга, вот увидишь». Но увидеть Инна не успела бы при всем желании. Человеческой жизни на это не хватило бы.

Тетя, а с ней и Инна приезжали на дачу в начале июня, когда в доме пахло затхлостью и сыростью, а в лесу – обманно грибами, когда было еще холодно и по утрам случались заморозки. Потом был июль – месяц знойный («Наконец-то косточки распарит», – говорила тетя), месяц купаний и созревшей в саду малины, месяц страшных гроз и приятной прохлады, свежего острого запаха после дождя. Потом начинался август – месяц первых желтых, уставших от зноя листьев, месяц походов за грибами в лес и на болото за клюквой, месяц долгих скучных дождей, высокого ясного неба, ставшего как-то насыщенней и синей, чем в начале лета, потерявшего мягкую наивную голубизну. И также – месяц высокого черного неба с мириадами холодных звездных глаз.