Тироны захохотали и поволокли прочь вяло брыкавшегося Доната.

Квинт, спокойный, меланхоличный даже парень лет двадцати пяти, покачал головой и сказал:

– Я не буду с ним биться, кентурион. Не выдюжу.

Юний Авл лишь кивнул и посмотрел на «дедов».

– Рискнете?

Те переглянулись, и немолодой уже воин с давней мозолью на подбородке, натертой ремешком шлема, погладил блестящую плешь, будто вспоминая о былой шевелюре.

– Попробую, – скромно заявил он.

– Действуй, Кальвус!

Тот неспешно потащил меч и вдруг стал двигаться очень быстро и точно, а гладий будто продолжал его руку, сверкая то оттуда, то отсюда, угрожая ногам Олеговым, а в следующее мгновение возносясь на уровень головы.

Олегу даже приятно стало – в кои веки достойный противник!

Кальвус улыбнулся, обнажая большие белые зубы, – их дуэль даже звучала иначе.

Частый лязг и перезвон стали, шипение и скрежет сопрягались в суровую музыку боя, взводившую нервы и возбуждавшую болельщиков.

– Бей, бей, Кальвус!

– Да ты не руби! Коли!

– Держись!

– Справа, справа! Да куда ж ты…

Плешивый отпрянул первым и отвел меч, словно показывая – я пас.

Бурно дыша и утирая пот, он с уважением посмотрел на Олега – тот даже не запыхался.

– Знатно бьешься, Олегарий, – признал Кальвус.

Кентурион плеснул ладонями и потер их в извечном жесте предвкушения.