ПопаданцыКнязь из десантурыстр 251
Светлый фон
Всё затем же, господин офицер. Из-за вашей симпатичной змеюшки на груди. В двадцатом вам удалось ускользнуть, и наши планы были сорваны. Это было крайне неприятно, поверьте, но кто старое помянет… Словом, мы готовы вам простить всё – и дворянское происхождение, и белогвардейское прошлое. У нас грандиозный проект по переделке истории человечества, а вам в этом деле отведено немаловажное место. Соглашайтесь.

– Хорошо. Я подумаю.

Хорошо. Я подумаю.

– До утра, – уточнил Левинзон, – не вздумайте бежать. Разыщем немедленно и увезём силой. Думаю, что вы понимаете: в подобном случае и судьба вашей семьи станет незавидной.

До утра, – уточнил Левинзон, – не вздумайте бежать. Разыщем немедленно и увезём силой. Думаю, что вы понимаете: в подобном случае и судьба вашей семьи станет незавидной.

 

22 сентября 1924 года

22 сентября 1924 года

…сегодня я сделал последнюю запись на германской земле. Конечно, я поеду. Даже если они обманут меня (в чём я практически не сомневаюсь) и наденут кандалы прямо в пульмане поезда «Берлин – Москва», а в Совдепии меня ждёт расстрел… Всё равно.

…сегодня я сделал последнюю запись на германской земле. Конечно, я поеду. Даже если они обманут меня (в чём я практически не сомневаюсь) и наденут кандалы прямо в пульмане поезда «Берлин – Москва», а в Совдепии меня ждёт расстрел… Всё равно.

Теперь, когда я узнал, что жена и сын живы – всё равно.

Теперь, когда я узнал, что жена и сын живы – всё равно.

Есть маленькая надежда, что большевики не посмеют навредить Асе и Костеньке, пока я им нужен. Чёрт с ними, я пооткрываю все порталы, я своими руками сделаю Спартака императором социалистического Рима, или чего они ещё потребуют.

Есть маленькая надежда, что большевики не посмеют навредить Асе и Костеньке, пока я им нужен. Чёрт с ними, я пооткрываю все порталы, я своими руками сделаю Спартака императором социалистического Рима, или чего они ещё потребуют.

Сном это было не назвать – скорее, какой-то перемежающийся бред. Помню, как я выбросил в окно браунинг, чтобы не поддаться мгновенной слабости. Потом я видел Асю – она звала, звала, облизывая пересохшие губы, но я не мог расслышать слов…

Сном это было не назвать – скорее, какой-то перемежающийся бред. Помню, как я выбросил в окно браунинг, чтобы не поддаться мгновенной слабости. Потом я видел Асю – она звала, звала, облизывая пересохшие губы, но я не мог расслышать слов…

А под утро привиделась та памятная картина. Серое небо ноября двадцатого года, взрывы на улицах Севастополя. Мрачная очередь на пароход. Казаки, стреляющие своих скакунов на черноморской гальке – чтобы не достались красным.