Феерическая картина, наверное: горная поляна, залитая лунным светом, а в самом центре подростки катаются по поляне, держась за животы.

Все-таки смех хорошее лекарство, но в разумных дозах. Мы уже досмеялись до боли в животе, надо как-то успокаиваться, а то смех потихоньку переходит в истерику. Подняться на ноги не удалось, так на карачках до реки и дополз. Там я просто сунул голову в воду. Друзья тоже к реке приползли. Савин растер лицо, сел на ближайший валун и спросил:

– Нет, пацаны, а что это все-таки было?

– Медведь, конечно, что ещё? – пожал плечами Переходников.

– Да ладно, какой такой медведь? – отжимая носки, говорит Ульский. – Нет тут медведей.

– Да? А что тогда это было? Мы все видели. Большая туша, и рычала так грозно.

– Жек, я не знаю – чего вы там видели, но медведей тут нет. Чего только со страху не померещится?

– Нам не мерещилось. Там точно кто-то был. Серег, скажи…

– Был, – киваю я. – Что-то большое и живое.

Ульский пожимает плечами и, беря кеду, нюхает её.

– Хорошо хоть кеду отмыл, – тихо ворчит он, – а то в коровью мину под елью вляпался.

Я чуть не подскочил. То-то запах знакомый показался. Ну и позорище, коровы испугались. Стыдоба-то какая. Она, скорей всего, по той пологой тропе поднялась, и паслась там спокойно до темноты. Услышала нас и подошла ближе. А мы ее за дикого зверя приняли…

Бедняжка, наверняка испугалась больше нашего.

Ребята слов Ульского про коровью мину не слышали, обсуждая, как они лихо вниз по склону неслись и кто больше испугался. Лучше им о корове не говорить. И вообще, пора костер запаливать и спать ложиться.

Поднимаюсь, иду к сухостоине и тащу ее к кострищу. Ребята идут следом.

– Олег, давай топор.

– Ой, – и Савин смотрит на меня.

– Что «ой»? Топор, говорю, давай.

– А он там.

– Где там?