— Вот уж этого не знаю, — пожал плечами чиновник. — Сиди, вспоминай.

* * *

А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас — было это иль не было?

Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.

Ну вот, докатился… Верней — докатался. Вот уж поистине правду говорят — от тюрьмы да от сумы не зарекайся.

Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень-то тут удобно — ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.

Снаружи загремел засов. Вошли два стражника:

— Поднимайся. Идем.

— Куда?

— Увидишь.

Ну да, конечно. Мог бы не спрашивать.

Гремя цепями, Лешка зашагал между стражами по полутемному тюремному коридору.

— Стой! — его поставили лицом к стене, загремели ключами. Похоже, пришли…

И где же вчерашний следователь?

— Заходи.

Лешка очутился в небольшом помещении с низким потолком и покрытыми серой штукатуркой стенами. Потрескивая, горели свечи. Посередине, прямо напротив дверей, стоял большой стол, за которым сидел какой-то лысеющий усатый чиновник в темно-коричневой далматике — нет, не следователь, другой. Слева от стола, у стены, имелась длинная скамья… С нее поднялись сразу двое:

— Алексей!

Лешка заморгал глазами от радости:

— Владос! Георгий! Вы как здесь?!

— Благодаря милости господина куратора, — оба разом поклонились усатому.