– Да, просил, но получил отказ. Сам собираюсь в Речь Посполитую.

– Позволь узнать, зачем?

– А смысл сидеть зиму в Путивле? В Польше я расшевелю магнатов и смогу еще войска набрать. От Мнишека толку немного.

– У тебя есть казаки. Русский люд идет в Путивль, гонимый зверствами, учиненными войсками Мстиславского по прямому указанию Годунова. Зачем тебе ненадежные наемники?

– Казаки, да, согласен, князь. Это воины. А с мужиков что взять?

– Их надо обучить.

– Ты приехал для того, чтобы указать, что мне делать далее?

Губанов повысил голос:

– А не кажется тебе, Григорий, что ты много возомнил о себе? Да если бы не я и другие вельможи в России и в Речи Посполитой, то тебя давно уж не было бы.

Отрепьев усмехнулся.

– Но я есть, как видишь, живой и невредимый. Не я сижу у тебя в Новгороде, а ты у меня. Значит, вы заинтересованы во мне куда больше, чем я в вас. А что будет, если я прилюдно заявлю, что не являюсь царевичем Дмитрием Ивановичем, скажу, что все это – дело рук твоих и тебе подобных персон?

– Обнаглел.

– Жизнь заставляет.

– А сам-то сможешь оказаться от трона?

– Не о том мы речь ведем, князь.

– Вот это верно. Посему прислушивайся к тому, что я говорю. Мы одно целое, друг без друга уже не выживем.

– Давай к делу, Иван Петрович. С чем приехал?

– Здоровье Годунова ухудшается день ото дня. На Москве считают, что ему осталось недолго. Сына Бориски, которому в апреле будет шестнадцать лет, всерьез никто не воспринимает. Он, конечно, законный претендент на престол, умный, образованный юноша. Однако не править ему.

– Понятное дело. Править буду я.

– Кроме тебя найдется немало претендентов на престол. Князь Василий Иванович Шуйский, например, полк которого ты грамотно разбил у Добрыничей.