Так продолжалось больше часа. Толпа все увеличивалась. Почему они сразу не сказали? Боялись бунта? Слабо верится. А может, они так ломали волю нам? Вряд ли кто, до того как был вытолкнут на улицу, догадывался, что его ждет. Скорее ждали смерти, а тут всего-навсего надо убить другого. Не удивлюсь, если многие, уже распрощавшись с жизнью, испытывают облегчение. Ничего, сволочи, я и это вам запомню. Я не злопамятный – я просто злой и на память не жалуюсь.

Наконец все кончилось. Никто не промахнулся, даже удивительно. Десять метров – это, конечно, не расстояние, но по теории вероятности хоть один промах, да должен быть. Видно, все мы здорово хотим жить. Все по разным причинам, но одинаково сильно. Ничего, я-то знаю, для чего живу, по крайней мере, пока длится эта война. Вот приду в Берлин, забью Адольфу, ну или какой другой гадине, если эту раньше прибьют, штык в глотку, а потом буду думать, как дальше жить.

Теперь было тихо, даже стоя далеко от гауптмана я слышал его голос. Красивый такой, бархатный – ему бы певцом быть. Но я все силы приложу, чтобы теперь ты недолго землю топтал. Мы штурмбаннфюрера достали, а какого-то капитана…

– Сейчас вы получите оружие, – заливался поляк. – Еще раз предупреждаю, что утеря этого оружия для вас смертный приговор. Господин гауптман разрешает не платить тем, кто сможет отобрать обратно у бандитов свое прежнее вооружение. Также не платит тот, кто привезет труп бандита или лучше живого. Если бандитов будет больше одного, то за каждого получите пятьдесят рейхсмарок или пятьсот рублей. Те, кто живет близко, должен уехать сегодня. Те же, кто живет далеко, могут уехать завтра утром, но оружие они получат только перед отъездом.

Боятся, сволочи.

– Теперь можете быть свободны, но помните, что появление на улице во время комендантского часа – смерть.

Обратно к своим саням возвращались молча. Глухов, Боровой и Фефер подошли через минуту. Кузьма отправил своих двух подчиненных, что ехали с нами во вторых санях, занять очередь на получение оружия.

– Ну, что делать будем? – Боровой задымил самокруткой, угостив остальных курящих. Мы с Германом отказались.

– С вами сколько человек?

– Двое. Надежные.

– Тогда Кузьму отправим сегодня, а сами завтра поедем. Заберем что следует.

– Тебе бы с Евстатычем податься, а то подозрительно.

– Болею я. По морде, что ли, не видно, мне в больничку надоть. А завтра меня добросите, Кузьма отметит, что оружие я завтра получу. Все честь по чести.

– А че, дело молодое.

– Заткнись, а? Тошно.

– Как же мы людям в глаза смотреть будем? – Герка стиснул в руках шапку. – Своих же убивали.