Решил осмотреть себя. Хм, оригинальненько. Черные смокинг, брюки, туфли, бабочка… Задрал брючину, затем скосил глаза, оттянув борт пиджака – черные носки еще ладно, но антрацитовая в искру рубашка, это, по-моему, перебор, прямо ворон какой-то. Ага, вьющийся.

Дзынь-нь-нь! Ого, только сейчас понял, что вокруг стояла оглушительная тишина, теперь нарушенная звуком разорванной струны. Звук шел сзади. Обернувшись, увидел белоснежную арку в матово-зеркальной стене. А из арки все отчетливее раздавались шелест и щелчки с тихим позвякиванием, будто кто-то равномерно, но неглубоко вбивал в лед тонкий шип ледоруба.

Ее фигура оказалась в арке как-то неожиданно: вот только что было пусто, только нарастающий приближающийся звук, тихий, но оглушающий одновременно – и вот она уже входит в зал. Оделась она явно в противофазу мне, то есть во все белое. Снежно-блестящее длинное, без лишних элементов, облегающее, только немного расклешенное ниже колен платье, обрамленное понизу широким шелестящим воланом, прикрывающим открытые хрустальные туфли на высоченном тонком серебряном каблуке. Вот чем она так цокала! Короткие рукава почти не дают увидеть кожу рук, так – только совсем тонкую полоску, потому что остальное скрывают длинные атласные перчатки. Не хватает только длинного мундштука со слабо дымящейся сигаретой, но она не курит, да и терпеть не может, когда при ней это делают другие, – я знаю! Странно, при ее профессии, все, что сокращает срок жизни человека, должно было бы приветствоваться, но такой у нее легкий бзик. В придачу к массе более тяжелых.