Лейтенант был босиком, в легких штанах и мятой хлопковой рубашке.

— Дик! — воскликнул он. — Прости, старина, я не знал, что пришло время.

— Привет, Джон. Как ты себя чувствуешь?

— Здоров, насколько может быть здоров человек, осужденный на смерть. — Спик показал на кресла. — Садись.

Пока они шли через комнаты, он наклонился к Бёртону и тихо прошипел.

— Они слушают.

Бертон слегка кивнул — понял! — и сел.

Радом со стулом Спика стоял журнальный столик. Лейтенант взял с него графинчик бренди, наполнил два стакана и передал один гостю.

— Дик, ты считаешь меня виновным?

— Нет, совершенно нет, — ответил Бёртон.

— Хорошо. Это единственное, что меня волновало. Но я должен попросить у тебя прощения. Только слабость характера заставила меня обидеться на тебя во время исследования Берберы, все остальное — последствия той старой обиды. Мне показалось, что ты посчитал меня трусом. Я обиделся и разозлился.

— И ошибся, Джон. Я никогда не считал тебя трусом. Никогда. Но если тебе нужно мое прощение, оно у тебя есть.

— Спасибо тебе.

Поколебавшись, Спик поднял стакан. Бёртон наклонился вперед, стаканы звякнули и люди выпили.

— Ты помнишь те ужасные дни болезни в Уджиджи? — спросил Спик, имея в виду 1857 год, когда они открыли озеро Танганьика.

— Как я могу забыть, Джон? Я тогда решил, что мы уже покойники.

— Когда я уже прощался с жизнью, ты сел рядом с моей койкой и начал читать мне Камоэнса. Не сможешь ли ты опять это сделать? Он меня очень успокаивает. Мне разрешили читать «Лузиады».

— Конечно.

Спик встал, подошел к книжной полке и вернулся с книгой в руках. Он передал ее Бёртону и сел.