– Здравия вам, господин шкипер.
– И тебе не хворать, сынок, – вынув изо рта старую трубку с покусанным мундштуком, ответил Рыченков.
Он по своему обыкновению сидел на кнехте, попыхивая терпким табачком. Только если раньше для него это был способ скоротать свободное время, то теперь – реальный перекур. Момент, когда они вытянули из ямы Проскурина, стал поворотным не только для профессора, но и для двух стариков-разбойников.
Обретя себя, Павел Александрович не просто прекратил дрейф к пропасти, но и расправил плечи. Как следствие, у него появилась тяга к ученикам. В полной мере отдавая себе отчет, кому обязан обретением нового смысла жизни, он решил отблагодарить их, а потому сосредоточил свои усилия на стариках-разбойниках. Хотя какие они для него старики. Так, молодежь зеленая.
Тот факт, что их Разумность недотягивала до нужных показателей, его ничуть не смущал. При его образовании, преподавательском таланте и опыте шла такая надбавка, что они хоть и впритирку, но все же вписались в требования учебного курса. И процесс пошел, да такими бодрыми темпами, что Носов и Рыченков уже где-то были и не рады тому, что сотворили с пропащим профессором.
Переходы между островами, обслуживание пароходика, учеба. Свободного времени практически не оставалось. Пришлось даже наплевать на жабу и потратиться на пару «Аптечек»-модификаторов для себя любимых, дабы взбодрить поизносившиеся организмы. Хотя изначально средства откладывались на более поздний срок. Все же дорогое удовольствие. Ну да сейчас с деньгами куда проще.
Признаться, когда Травкин рассматривал Рыченкова, он не мог поверить, что видит перед собой нужного человека. В способностях Бориса сомневаться не приходилось. Он прорисовал всех троих с детальной точностью до последней морщинки, причем двое из них были весьма побиты жизнью. А тут…
Худощавый жилистый мужчина средних лет в опрятном новом кителе, подогнанном по фигуре. Единственное, голос не соответствует облику. Как видно, чрезмерное употребление табака и прежний разгульный образ жизни сказались настолько, что модификатор оказался бессилен. Он ведь не панацея.
– Дорофей Тарасович? – все же решил уточнить Травкин.
– Так, сынок, если тебе на Голубицкий, то ты малость промахнулся. Передо мной еще два парохода. Так что тебе дальше по бережку. Посадка у нас – вон на том причале.
– Да я, собственно, к вам с приветом, – протянул он Рыченкову блокнот.
Тот смерил его взглядом, потом открыл. Сделал глубокую затяжку. Слишком глубокую, даже несмотря на его многолетнюю практику. Закашлялся. Перевернул лист. Утер слезы, выступившие то ли от дыма, то ли от волнения.