– Вы просто хотите спасти кого-нибудь, надеетесь зачеркнуть этим собственные убийства?

– Да. Нет. Я не знаю.

– Отправившись туда, вы снова вступите на роковой путь насилия.

– Так что мне делать – позволить им убить девушку?

– А как вы думаете остановить этих неизвестных?

– Любыми способами. На месте будет видно.

– Тогда лучше оставайтесь в Порт-Иллири и предоставьте ход событий Разуму. Без его воли и волос с головы не упадет. Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна. Я не могу дать вам отпущения, пока вы не согласитесь с этими тезисами.

Стриж поразился сам себе – впервые за последние месяцы он ощутил приступ самой настоящей, нерассуждающей, бурной ярости.

– И за такими советами я к вам пришел?! Холера на вас, святоши! Насилие было всегда. Вы живете в уюте и безопасности, укрывшись стеной обителей, вам дела нет до тех, кто в крови и дерьме отбивает посягательства на ваш замкнутый мирок. Семь лет назад, в Ахара, мои люди поймали мародера. Он обдирал амуницию с тел, заодно промышляя грабежами беженцев. Где-то в поле этот человек поймал каленусийскую женщину, старуху, простите, леди, такую, как вы. Он перерезал ей горло для удобства и надругался над трупом. Парни застукали его как раз за этим занятием. Я расстрелял его, на месте, как будто убрал грязь. Так что скажете – я и в этом убийстве должен раскаиваться?!

– Жизнь любого человека…

– Оставь мы ему жизнь, следующей жертвой могли стать вы сами, вы, леди Наан. Ему все равно – у ублюдков нет национальности. Хватит! Меня мутит от вашей убогой проповеди ненасилия. Есть люди, которые заслужили смерть безо всяких отговорок, справедливость я предпочитаю милосердию…

Наан гневно сверкнула желтыми как у совы глазами.

– Ага, для других. Но не для себя.

– То есть?

– Когда-то вы приняли помилование от каленусийских сенаторов, предпочтя их милосердие объективной справедливости.

Дезет чуть не подавился.

– Спасибо за сравнение, это прямо в точку. Все. Я ухожу. Отпущения вы мне не дадите, отлично. Оно мне, собственно, и не нужно – я атеист. Ваш милосердный, святой совет сидеть сложа руки, пока погибает человек, я тоже отвергаю. Может, я нераскаявшийся грешник, но я не предатель.

Он выскочил из маленького храма под вечереющее небо. Ветром нагнало груду туч, донышки облаков отливали тревожным багровым светом. Он прошел через площадку к калитке, жадная стая кур бесследно исчезла. Послушницы не было нигде, Дезет сам отодвинул засов.

– Эй, постойте!

Он оглянулся. Размытый сумерками силуэт монахини замер на пороге храма.