Граждане Туле уходили на восток, унося младенцев, скарб, уводя коз и пони. Минна беззвучно плакала крупными, как горошины, слезами, Иеремия не позволял снохе упасть ничком на обочину, повторяя слова древнего гимна: “Не бойся печали под солнцем, не бойся ужаса, идущего среди звезд”. Белочка не прислушивалась ни к гимнам, ни к ментальному эху душевного горя. Она сидела на единственной уцелевшей повозке и держала тонкие пальцы у висков умирающего Ральфа, сняв барьер и принимая на себя чужую боль. В уголках искусанных губ псионика запеклась кровь. Отряд боевых сенсов, потеряв командира, смешался с женщинами и детьми и на какое-то время превратился в обычную неуправляемую толпу. Конфедераты уже ловили кур в покинутой деревне. Беглецов спас от удара в арьергард и полного уничтожения лишь случай – неистовый Егерь, взбешенный мародерством, задержался возле разносимых на части домов. Стриж, потеряв обычное хладнокровие, кричал и бранился, командовал, ругался и просил, толкая прикладом оцепеневших от поражения людей. На него огрызались. Кое-кто пытался приставить к виску иллирианца ствол, но на руке зачинщика повис Майер. Доктора Хэри уважали многие, некоторые ценили Стрижа. Люди Ральфа остановились, пропуская уходящих женщин.

Через некоторое время, необходимое Егерю для пресечения мародерства, когда преследователи уже взяли след беглецов, конфедератов встретил залп излучателей и точная, слаженная, мощная боевая пси-наводка. Удар получился чувствительным – многие охотники за живой дичью побросали показавшиеся ненужными шлемы в подожженной деревне. Солдаты, хватались за пылающие от боли лица, падали в густую дорожную грязь. Это позволило беглецам уйти. Натиск конфедератов окончательно остановили позднее и восточнее, на берегах Таджо, там, где часты и многолюдны крестьянские поселки, где псионики и непсионики северо-востока сумели создать настоящую армию.

Ральф не умер.

Быть может, сострадалистка на этот раз превзошла самою себя, или дар сенса-целителя изначально сильнее медицины противостоит зову Лимба, но смертельно раненый русоволосый псионик выжил. Правда, двигаться с прежней непринужденностью и ловкостью он уже не смог никогда.

Зато уже за Тибром тихо умер старый проповедник Иеремия Фалиан. Он поговорил со снохой, нараспев прочитал вечерние гимны Разуму, уединился в отгороженном для него углу, уснул и больше не проснулся – отказало сердце.

* * *

– Привет, Ральф, как ты сегодня?

– Сносно, Алекс. Пора перестать себя обманывать, я теперь всего лишь разбитая повозка – лучше уже не будет. Я прикован к месту до конца своих дней, которые, признаться, не иначе как Разумом выданы мне в кредит.