Погас огонь и не узнать,
Что вы сумели потерять.
Вэл сразу отложил эту книгу в сторону и больше никогда ее не открывал. Ему нравилось часами бродить вдоль Таджо, рассматривая дальний, полускрытый мутными струями дождя каленусийский берег. Возможно, за Далькрозом следили агенты Бейтса, хотя ровная цепочка королевских следов на тусклом прибрежном песке всегда оставалась одинокой. К полудню ее смывал назойливый дождь.
– Тоскуешь? – поинтересовался хорошо осведомленный Алекс Дезет. – Сочувствую. Знакомое ощущение.
– Разве?
– Я иллирианец, родился далеко, на юге у восточного побережья. Там теплое море, апельсиновые рощи. Прошло семь лет, а я все еще не привык к местным зимам.
– Зима еще не скоро, иногда мне кажется, что ее не будет никогда – время тут какое-то вязкое, а ментальный эфир совсем застыл – толстый, глубокий и неповоротливый, будто это океан клея.
Консул кивнул:
– Не чувствую, но верю. Слишком много псиоников. Но ты поймешь свою ошибку, когда тут все на полметра засыплет снегом.
– Конечно, что я, столичный нахал, знаю о Северо-Востоке? Наверное, хорошо быть консулом луддитов.
– Ничуть не лучше, чем Воробьиным Королем, – парировал Стриж.
Далькроз смущенно замолчал, вспомнив про бесконечные покушения на диктатора. Консул Дезет равнодушно махнул рукой:
– Да ладно, я не обидчив.
Алекс вскоре ушел, и Вэл, взяв плащ, отправился под нескончаемые струи дождя. Каждая струя напоминала длинную веревочку, протянутую с неба. Небо дергало за эти веревочки и вовсю дразнило землю. Берег Таджо раскис глиной, скользила мокрая трава, и хлюпала грязь под ногами. Король отбросил ментальный барьер, но не заметил никого.
– Эй, парень!
Далькроз поспешно обернулся, боевая наводка помимо воли гибко и грозно шевельнулась готовой к броску змеей.
Голос оказался знакомым. За спиной, весело усмехаясь и немного сутулясь, стоял Художник – мерцающий добрый призрак. На отечном лице старика лучисто сияли юные глаза псионика.
– Простите, – смущенно улыбнулся Король. – Я вас не заметил. Ни так, ни в ментальном эфире. Как вам это удается?
– Иногда мне кажется, что я своей рукой на чистом холсте пишу новую реальность – удивительную, ясную, без грязи, крови и людской дурости. Пока я там