Николай Степанович до боли закусил губу, заставляя себя успокоиться. Змея. Голодная, но очень и очень спокойная змея Она двигается плавно и быстро. Она и думает так же. И чувствует… голод. Есть цель. Цель должна быть достигнута.

Ведь он не враг Зверю. Ни в коем случае не враг. Он… ученик. Да, именно так, талантливый ученик, восхищенный ученик, влюбленный ученик. Найти учителя — идея фикс, которая овладела сознанием, и нет уже ни сил, ни желания думать о чем-то другом. Так много нужно узнать, о стольком спросить, так хочется понять!

Войти в роль оказалось неожиданно легко, даже убеждать себя особо не пришлось. По индикаторам замка пробежали шустрые зеленые огоньки, язычок клацнул негромко. Откатывая дверь в сторону, Николай Степанович уже знал, что Зверь не появлялся здесь. Ангар, или машина в нем, или они вместе, сами каким-то образом сумели растолковать электронному новичку, что и как следует делать. Вернее, чего делать не следует. Запретили открываться, и все тут. На что они надеялись? Вообще, может ли неживое надеяться? Если да, то чего ждал болид, лишенный неба и брошенный хозяином? Зверя? Не понимал, не мог или не хотел понять, что Зверь никогда не вернется. Это человек легко верит в предательство, потому что человек и сам умеет предавать. Машины так не могут.

Вот за что следовало бы убить убийцу, без раздумий о его полезности, без сомнений, без колебаний — за тихую тоску оставленного болида, за отчаянную надежду небесной машины, надежду на то, что человек, который был врагом, поможет найти хозяина.

Николай Степанович заставлял себя успокоиться. Тот факт, что он сумел услышать чувства неживого, волновал куда меньше, чем страх это самое неживое спугнуть. Внезапно вспыхнувшая ненависть к Зверю могла испортить все сразу и навсегда.

Глаза Улы совсем другие. В них нет холода. И неба в них нет. Серые живые глаза с чуть заметным зеленоватым ободком вокруг радужки. Только злость в них тлеет знакомая Нет, другая совсем. Потому что тлеет. Во взгляде Гота бешенство леденит. А тут едва заметный, почти угасший огонь. Ей сейчас хуже всех, Уле, биологу, самой маленькой, самой слабой. Единственной, кто мог бы что-то сделать.

Другие делают. Если и не стремятся улететь, чтобы вернуться, так хотя бы приказы выполняют и видят результаты своей работы. А она бьется безнадежно, зная, что все ее старания бесполезны, и все же пытаясь найти выход.

Вот в чем они похожи. Ула и Гот. Оба готовы взяться за заведомо невыполнимое дело.

Ей хуже. Гот видит, что на него надеются, и знает, что у него есть шанс оправдать надежду.