— Почему?

Внутри моей головы гудела огромная динамо-машина, иногда мне казалось, что с волос у меня начнут сыпаться искры.

— Мне не хочется быть… — его слова потонули в вязкой голограмме, заполнившей всю комнату.

Синеватый туман начал сгущаться, сжиматься… Потом вспыхнуло белым, и я увидела кулак. Он приближался ко мне медленно, темней и заслоняя мир.

Старость. Небо раскинулось надо мной во всю ширину. Земля глухо бухнула за моей спиной. Кто-то крикнул: “Вставай и дерись!”, а у меня не было сил. Я попыталась оттолкнуться от земли, подпрыгнуть в воздух, который когда-то, раньше, был таким податливым и упругим, а сейчас превратился в подобие вязкого желе. Все, чего мне удалось достичь — это перевернуться на бок, упереться рукой и приподнять туловище. Вены синими жгутами пульсировали под серой дряблостью кожи. Мне показалось, что я слышу, как хрустят ломкие суставы и как кости готовы смяться под непосильной ношей собственного веса. Толкаясь слабыми ногами, я пыталась ползти, кричать, но из беззубого рта вырывались только хрипы и стоны. И когда круглоносый ботинок, чем-то напоминающий блестящий от воды клюв дельфина, сокрушил мои ребра и перевернул меня, как черепаху на панцирь, я заплакала. Не от боли. Мне стало невероятно, невозможно жаль себя, жаль этой беспомощности и беззащитности перед окружающей реальностью, и еще мне было стыдно от собственной слабости.

Я лежала в пыли, ожидая смерти, но та не приходила, хотя ее присутствие ощущалось уже давно. Вокруг меня клубилась жизнь, кто-то бегал, кричал. Я находилась будто бы снаружи или где-то на фоне этой жизни. Меня замечали, но все равно проходили мимо. Впрочем, я не хотела внимания. Меня злило их равнодушие, но еще больше раздражало бы участие. Поэтому в глубине души я, наверное, радовалась собственной эфемерности. Ощущая некую ущербность старости, сторонилась других стариков. Все вокруг мне было неинтересно… В тумане подступающей дряхлости я поняла, кому принадлежал тот кулак и кто так жестоко избивал меня. В той последней драке меня все-таки победила жизнь. Она отбросила меня, уставшую от боев, на спину, в старость, в беззащитность и созерцательность.

Старая, медленно, но не мучительно умирающая черепаха, лежащая на собственном панцире. Она не стала глупее от времени, она сделала все, что могла. Теперь пришло ее время смотреть и видеть, как течет жизнь, как она приносит и уносит вещи, людей, мысли. Все это что-нибудь да значит и, наконец, есть время задуматься об этом. Кому-нибудь потребуются ответы, и они у меня будут.