– А и хорошо, а и правильно, – ласково подбодрил Бокша и осторожно уложил меня.

– Ты еще скажи: «Потужъся, мамочка», – сквозь тянущие, вынимающие душу боли попыталась пошутить я.

– А и скажу, коли надо, – согласился Бокша. И добавил: – А вот и головочка княжеская показалась. Чернявая такая, волосики густые.

Я поднатужилась.

– Вот как мы выходим хорошо, – приговаривал Бокша, – вот какой княжич-то получился.

– Что, уже? – отдуваясь, спросила я.

– Сейчас, сейчас, – пробормотал Бокша, склоняясь у меня между ногами. И тотчас поднял лицо, перепачканное кровью.

– Ты что делал? – ахнула я, хотя уже и сама прочитала ответ в его голове.

– Пуповину перекусывал, – важно сообщил Бокша, ожидая от меня одобрения. – У нас в деревне бабка-повитуха завсегда так делала.

Я очень четко увидела его нежное воспоминание о родной деревеньке с землянками вместо домов и о гнилозубой повитухе. Боже, только сепсиса моему ребенку и не хватает!

– А многие ли дети выживали после той бабки? – осторожно поинтересовалась я.

– Да мерли, конечно, – кивнул Бокша. – Так на все воля Божия!

– А почему мой сын молчит? – испуганно приподнялась я на локте. – Шлепни его, он должен закричать, а то задохнется!

– Так он того – уже дышит, – с безграничным удивлением оповестил Бокша. – И глазами лупает. Вот какие у нас глазенки, – засюсюкал он, поднимая младенца. – Дай, дай мне! – потребовала я, укладываясь на подушки – Прямо сюда, на грудь клади!

Теплое, липкое, головастое существо улеглось на меня поперек груди. Я посмотрела на его личико и обнаружила, что мой сын тоже смотрит на меня. Внимательно и спокойно. Точно так же, как смотрел изнутри.

А брови у него были густые и черные – прямо отцовы!

Новый приступ боли скрутил меня, Я напряглась, стараясь не уронить маленькое, родное существо, и услышала, как Бокша накинулся на Варьку: – Таз, таз давай! Еще ж послед!

Он застучал жестяным тазом, а за дверями уже гудели: – Княгиня родила! Сына! Княжича!

– Княжич! Сын! – откликнулись ликующие голоса кра-венцовских и сурожских дружинников, столпившихся возле крыльца.-Ай да княгиня! Ай да князь! Княжич, княжич!…

А у меня не было сил даже радоваться. Осталась только покорная нежность. «Это же сын мой… – ласково подумала я, глядя в его большие темно-карие глаза. – Мой сын».