– Это у вас в голове не хорошо! – с досадой дернула я его руку. – У вас что – чувство самосохранения атрофировалось? Вы совсем о собственной жизни не думаете?

– Думаю, – согласился он. – Как раз сейчас стоял и думал. И радовался каждой ее секунде. И восхищался каждым прожитым мигом. А также тем мигом, что еще остался у меня…

– Хватит созерцать! И пустой болтовни! Это вы из-за гривны своей родовой расстроились? – Гривна? – с удивлением оглянулся он. – Ах, гривна… Нет, это все так не важно…

– Да что ж такое?! Что с вами делать? Простые люди хотя бы приказов слушаются, а вы… Эх, мыслитель!…

– Жизнь так хороша, княгиня, – проникновенно сообщил Каллистрат. – Я и раньше вам говорил, да вы не слушали. Послушайте хоть теперь…

– Это вы меня послушайте!… – начала я.

Но только махнула рукой – что с тех разговоров, когда человеку настолько нравится жить, что он даже не думает о смерти!

С очередным взрывом, потрясшим стены кремля, стекло перед Каллистратом ахнуло и разлетелось колючими брызгами.

– Полюбуйтесь, княгиня! – совершенно счастливым голосом обратился ко мне Оболыжский, радостно вытирая кровь, текущую из пореза на лбу.

– Да этак и вместе с вами тут остаться можно! – в отчаянии всплеснула я руками.

И уже повернулась уходить, когда еще одна мысль посетила меня. Последняя. Но вдруг хоть это поможет?

– Где ваша гривна? – строго спросила я Каллистрата, – Ах, оставьте, княгиня…-завел он прежнюю песню.

– Гривна где? – зло крикнула я, уставившись в его глаза.

– Гривна? – Он даже попятился под моим взглядом. – Она… лежит себе…

– Достать! – рявкнула я.

Он послушно прошел к столу, выдвинул ящик, оттуда вынул ларец, открыл, достал гладкую ленту, поблескивающую металлическими нитями, покорно протянул.

Я отрицательно мотнула головой: – Наденьте!

– Ну зачем вы опять, княгиня…

Загрохотало так, что, казалось, зашатались сами древние киршагские стены.

– Затем! – твердо сказала я. Выхватила гривну и сама повесила ему на шею поверх тетарта, врученного Оболыжскому моим сыном. – Лучше так, чем просто стоять!