Вызывал по одному, по списку. Они преклоняли перед ним колени, принимали причастие.

Огонь в глазах. Рыцари, идущие на смерть за своего сеньора.

— Нагаи Тору!

— Я не буду.

Ничем не примечательный щуплый японец в такой же синей робе, как у всех.

— Дитя мое, ты не хочешь примириться со своим господином?

— У меня другой господин.

— Подойди сюда! — Эммануил почти кричал. Его лицо исказила ярость, и под его благообразным ликом я вдруг увидел другое лицо, напоминавшее карикатуру, сожженную в Вене на площади святого Штефана. И мне стало страшно.

Нагаи подошел. Спокойно, независимо. Я восхитился.

Эммануил резко схватил его за руку. Рука со Знаком. В мерцающем свете свечей было трудно понять, поддельный он или настоящий.

Японец поднял голову. Ужас в глазах. Потом равнодушие и пустота. Он начал медленно оседать на пол. Потом упал. И только тогда Эммануил отпустил его руку. Знак остался.

Нагаи был мертв.

— Продолжим, — сказал Эммануил и обвел зал глазами. — Так будет с каждым, посмевшим мне изменить.

В некоторых индийских сектах, говорят, адепты сидят на подстилках из человеческой кожи. Дальнейшее напоминало радение подобной секты. Да, соседство с трупом добавляет действу мистицизма. Первые христиане тоже любили устраивать свои агапы [70], используя вместо столов фобы с костями мучеников.

Последним подошел тот самый таинственный шестнадцатый. Эммануил назвал его по имени, но я не запомнил.

— Твоя задача — самая трудная. Сегодня ты получишь полное отпущение грехов и свободу, — Эммануил задумался. — Ты действительно неплохо владеешь мечом?

— Да, Господи.

Эммануил кивнул.

— Надеюсь. Встань, повернись к ним… Дети мои, я хочу, чтобы вы смотрели на этого человека не как на палача, а как на кайсяку. Его роль так же почетна, как и ваша.

Палач низко поклонился своим будущим жертвам, и они ответили ему поклоном.