– Он гораздо сильнее тебя, ты не можешь ему не позволять.

– Могу. Если он убьет Дэйна, я не буду идти с ним, ему придется или оставить меня, или убить. Он это понял и решил, что это еще хуже, чем оставить Дэйна живым.

– Но почему? Что запрещает тебе убить врага?

– Дэйн не враг мне. Когда я приехал на Гефест, он меня встретил, помогал мне, мы вместе работали, и мы нашли… гм… эту вещь. Дэйн нашел Ибрагима, он сильно помог ему, да, наше дело ничем не закончилось, но это не важно. Дэйн нам помог, и в том, что мы не смогли остановить революцию, нет его вины. Да, Дэйн принял неправильное решение, но он имеет право принимать неправильные решения. Каждый человек имеет право ошибаться, и я не вправе упрекать его и не должен ему мешать.

– Даже если его путь пересекается с твоим?

– Пока наши пути не пересекаются. Но даже если и пересекаются, кто знает, кто из нас прав – он или я?

– Ты не должен так думать. Если ты сомневаешься в своем пути, ты не сможешь идти.

– А если ты никогда не сомневаешься, ты пойдешь не туда.

– Лучше пойти не туда, чем не идти никуда. Потому что когда ты идешь, ты согреваешься и разминаешь ноги.

– А по-моему, лучше не идти никуда, чем уйти в такое место, откуда нельзя вернуться.

– У нас разные пути, – снова сказал Говелойс. – Мы никогда не поймем друг друга.

– Но мы можем жить рядом.

– Да, – согласился Говелойс, – мы можем жить рядом.

9

9

– Привет, Джон! – Дзимбээ оглядел кабинет Рамиреса и просвистел нечто восхищенное. – Я смотрю, ты здорово устроился.

– Садись, друг. – Рамирес, казалось, воплощал собой предельную степень радушия. – Проходи, садись. Амброзии не желаешь?

– Разве ее не запретили до особого распоряжения? Рамирес раздраженно махнул рукой:

– Правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Если два старых друга, встретившись, не могут пропустить по стаканчику, эта революция никуда не годится.

– И это говорит наш главный идеолог, – хихикнул Дзимбээ.