— Грызи сам. Я — не кролик! — Тусан огрел коня плеткой и поскакал в голову отряда.

Бореек, горбоносый ардан, любимчик женщин и удачи, расправил рыжий ус, свисающий до ключицы:

— Это ему музыка не по сердцу…

Дудочник оторвался от любимого занятия. Прищурился на коснувшееся подбрюшьем дальнего перелеска солнце. Бросил коротко:

— Чего ж мне не скажет? Я ж не кусаюсь.

— Кишка у него тонка, — хмыкнул Левч. — Помнит, как ты того козла в Малых Черногузах отделал. И меча из ножен не потянул.

Дудочник пожал плечами:

— Об лесорубов немытых сталь не пачкаю. А вот Рябому рожу бы обскоблить, это — да… Чтоб глаже была. — Он снова приложил мундштук свистульки к губам, извлек переливчатую трель.

Левч шутливо бросил в Дудочника огрызком. Полез за вторым яблоком.

— Давай наяривай! С музыкой и дорога незаметна.

Тусан в это время проскакал мимо насмешливо поглядывающих на него бойцов и пристроил коня рядом с командиром.

Сзади донесся обрывок разговора:

— …курицу, значится, спервоначала нужно отварить, мясо-то с костей срезать. А после в яблоках серединку выколупываешь, курятиной набиваешь, и в печку…

Это Берген, меченный шрамом через нижнюю губу и подбородок выходец из Восточной марки Трегетрена, посвящал в тонкости восточной кухни поморянина Гобрама, кряжистого, с толстенными волосатыми предплечьями, торчащими из закатанных рукавов.

— Эй, Кисель! — Тусан дернул щекой. — Прикажи этому придурку заткнуть свою дудку…

Муйрхейтах медленно повернул голову и окинул Рябого взглядом, отбившим всякое желание продолжать склоку.

— Тебе он мешает?

— Ну…

— Так пойди и заткни его сам. Мне свиристелка Дудочника — до задницы. Что есть, что нету. Только, Рябой, — Муйрхейтах опасно прищурился, — когда затыкать возьмешься, за меч не хватайся. Не потерплю смертоубийства среди своих.

— А, песья кровь! — Тусан снова ожег плетью ни в чем не повинного коня.