– Не мне тебя судить, Йожеф, – он хотел добавить: «Не судите, да не судимы будете», но сдержался – слишком банально это сейчас прозвучит.
– Нет, Иван, не надо меня жалеть, – сидящий напротив Поддубного человек поднял голову, – именно ты вправе меня судить. Потому что из-за своей постыдной слабости я предаю тебя, даже не тебя. Я предаю нашу веру! Все же понимают, что ты единственный, кто может спасти католицизм от окончательного упадка.
– Ты сильно преувеличиваешь мои способности.
– Нет, Иван, нет! Именно так!
«А вот сейчас он прежний – неистовый Йожеф, пражский епископ, яростно произносивший анафемы вероотступникам с кафедры собора Святого Вита, что на Градчанском холме в Праге», – русич смотрел на раскрасневшееся лицо своего собеседника.
– Все понимают, что с приходом Миньона на папский престол вера в Христа у народа быстро умрет. Настоящая вера. Ему внушат, что Христос – всего лишь один из пророков, наряду с Моисеем, Магометом, Кришной, Буддой. И тогда все – народ умрет. Ибо нет народа без его веры. Отдельные личности могут обойтись без веры, но целые народы – никогда!
– Зачем ты мне все это говоришь? – тихо прозвучало в комнате, усмиряя страстные колебания воздуха.
После темпераментного монолога пражского епископа, тишина, казалось, звенела.
– Действительно… зачем? – старый седой человек снова сник. – Я завтра предам тебя и тут же убеждаю, что без тебя католицизм погибнет.
– Дело не в тебе, Йожеф, вернее не только в тебе. Ведь кроме тебя завтра проголосуют за Миньона еще семьдесят шесть человек. И многие проголосуют вполне искренне, глубоко уверенные, что курс Миньона единственно правильный. Что только уступки исламу спасут пошатнувшийся католический крест. Все дело в людях, Йожеф. В простых людях, которые стали считать, что формальное посещение церкви делает их христианами. Это все равно, что считать, что посещение гаража делает человека шофером. Наши люди много чего стали делать формально. Формально работать, формально любить, формально воспитывать детей. Формально жить, в конце концов. Мы, европейцы, просто обленились или устали. Устали жить. Мы многого чего достигли, и просто устали, и больше ничего не хотим. Хотим лишь покоя.
– А покоя нам не дадут.
– Не дадут. Слишком лакомый кусочек под солнцем отвоевали наши мужественные и жестокие предки. Тут под каждым квадратным метром, за долгие столетия войн, лежит мертвец. И слишком много желающих на эту землю. Францию мы почти уже потеряли. И дело не в президенте-мусульманине. Дело в восьмидесяти процентах французов, которые поклоняются Аллаху, считают ислам истинной религией.