Потому что Швейцарец был, скорее всего, прав. Как всегда.

И, что было куда важнее, только он успел хоть как-то научиться управлять ракетами – тренироваться двоим было бы слишком расточительно и потому рискованно.

– Десять секунд, – повторил Швейцарец. – Они должны успеть.

Они успели, выстрелили и даже попали – танк буквально подпрыгнул, когда на его броне расцвел ослепительно-белый бутон… и через секунду взорвался, исчез в облаке огня и дыма, сорванная башня рухнула на землю метрах в трех от полыхающего остова…

А еще через миг оставшиеся два танка плюнули огнем.

Второй снаряд прошел слишком высоко, бесполезно рванув землю далеко позади пушки, рядом с ней взметнулось лишь одно причудливое дерево из дыма и пыли – и правый танк, натужно ревя, стал разворачиваться, явно решив на случай промаха довершить работу пулеметами и гусеницами. Стоявший на левом фланге укоротившейся цепи остался на месте, доразвернув в сторону пушки лишь башню – в башню он и заполучил рыжий росчерк «ПТУРа»… но прежде успел сделать еще один выстрел.

Во втором танке сообразили, что именно происходит, а сообразив, бросились прочь из могучего стального чудовища, внезапно превратившегося в мишень. Далеко, впрочем, убежать им не удалось – сначала на левом фланге разом «ожили» пулеметы, а когда командиры «огоньков» попытались развернуть цепь, их накрыл минометный залп. Всего один – правильно переносить огонь расчеты не умели, и потому стрелять по бегущим Швейцарец им попросту запретил.

Бой закончился в считаные минуты, и когда Анна и Швейцарец начали спускаться с холма, выстрелов уже почти не было слышно. Только время от времени гулко хлопало со стороны горящих танков, а когда они дошли до пушки, остался только ровный гул пламени.

На огневой – бывшей огневой – хозяйничала смерть.

«Почище любой катаны, – отрешенно подумала Анна, – в десять, нет, в сто раз». Смерть была прихотлива – почти не тронув одних, она изрядно поглумилась над другими.

…Наводчик полусидел, обняв искореженный осколками затвор.

…Наташка прижимала к себе снаряд, и веснушки казались почти черными на побелевшем личике.

…левая рука подносчика, чье имя Анна так и не запомнила, сжимала пучок вырванной травы, а полуприсыпанная землей правая виднелась в трех метрах, словно отброшенная за ненужностью палка.

И она могла лишь догадываться о том, что едва заметные темные пятна на траве – это и есть единственный знак, единственный оставшийся след того, что Коля Сельгин когда-то ходил по этой земле… жил… радовался… пока разорвавшийся в метре перед ним танковый снаряд не стер его взмахом осколочного веера.