– Это же не главный вход, – презрительно бросила Анна. – И потом, если бы про это место узнали… в эпицентре уже не спасают никакие двери.

– Все равно странно.

– Не переживай, будет еще тебе настоящая дверь.

Они прошли в бункер, впрочем, проходить оказалось особо некуда – коридор после двух изгибов уперся в очередную дверь, теперь уже раздвижную. Справа от двери, примерно в метре от пола, из стены выступал небольшой, защитного цвета, шкафчик.

– БТР сюда не заедет.

– И не нужно, – Анна, схватившись за ручку шкафчика, дернула… нахмурилась, уперлась ногой в стену, рванула еще раз.

– Там ключ нужен.

– Вот уж извини, чего не было, того не было!

– Тогда отойди.

В крайнем случае, можно было бы попытаться дотащить трос от броневика, но этого не потребовалось. С третьей попытки Швейцарец сорвал дверцу.

– И что дальше?

– Диктуй!

Когда-то это был самый обычный листок, вырванный из обычной довоенной школьной тетради в клеточку. С тех пор ему не раз довелось промокнуть, его рвали и склеивали заново, а весь правый верхний угол представлял собой большое бурое пятно. Но длинный ряд цифр, записанных каким-то торопливым карандашом, был еще вполне различим.

– Двадцать два… – начал Швейцарец, – ноль четыре…

– Медленней! Краска облупилась, ни черта толком не разобрать!

– Восемнадцать… семьдесят… ноль семь… ха, ну конечно же!

– Ты чего?

– А ты не поняла? Двадцать четыре цифры, три раза по восемь… день, месяц, год. Три даты, которые здешние «клиенты» должны были вспомнить в любых обстоятельствах. Двадцать два ноль четыре… двадцать второе апреля тысяча восемьсот семидесятого – вспоминаешь?

– Нет.

– И чему тебя только учили, – насмешливо сказал Швейцарец. – Если день рождения главного ежика, то есть дедушки Ленина, знать не знаешь.