— Вот и мне чудится, что не верите вы нам. А жаль. Очень и очень жаль… Невооруженным глазом видно: погибает человек! Ни за что, ни про что. Его спасти бы, пока не поздно, а он, дурашка, трепещет, отбивается.

— До чего ласково поете!

Кора покачал головой.

— Ну, конечно. Ни одному моему слову не верите.

— Вы правы, не верю.

— Тут-то вас и подводит старорежимное чутье. Потому как людям, Павел Игнатьевич, верить все-таки надо. Хотя бы иногда. — Кора трепетно прижал руку к груди. — Ручаюсь, все, что тут говорил мой коллега, — голая правда! Очнитесь, Павел Игнатьевич! Оглянитесь и задумайтесь! Сражения надо уметь проигрывать. Что поделаешь, не вышло у вас с переворотом, наша взяла, — зачем же упираться?

— Разве я упираюсь?

— А разве нет? Факт есть факт. Ситуация не в вашу пользу. Не вы, а мы сейчас у власти. И кукурузнику сумели дать по рукам, и возомнивших одернули. В общем пора бы вам примириться с новой правдой.

Я молчал.

— В самом деле, что вам эти переворотчики! Чай, не друзья и не родственники. При Хозяине, небось, на цыпочках ходили, мнения свое иметь боялись.

— А Берия имел?

— Имел и имеет. За то и решились его убрать. Поэль правильно сказал: на святое человек замахнулся — на власть зажравшихся. Но Бог — он все видит. Теперь-то начнем совместными усилиями вытягивать из болота Россию.

— Это, значит, с Берией в одной упряжке?

Кора со вздохом придвинул стул. Расположившись передо мной, закинул ногу на ногу. Только сейчас я его разглядел как следует. Одет он был в форменный китель, в бриджи и сверкающие хромовые сапоги. Покачивая сияющим носком, вкрадчиво заговорил:

— Ладно, Ящер, давай откровенно. Хочешь спросить меня с глазу на глаз, кто такой Берия и был ли он шкурой? Так я тебе отвечу. Честно, по-партийному. Да, был. Только не хуже и не продажнее других. Все танцевали под дудку усатого хормейстера, и он танцевал. В единстве была сила — потому и не откалывался. Однако заметь, голос он свой поднял, когда другие еще по старой привычке помалкивали. Первым сказал то, на что не отваживались коллеги. А перечислять грехи каждого чиновника — пустое занятие. Чистых среди правителей нет и не было. Такой уж у нас век выдался — насквозь шкурный. А каково время, таковы и правители, — бери хоть того же бесхребетного Николая, хоть нынешнего этого… В общем сам знаешь кого. А Лаврентий Павлович, к твоему сведению, и в живописи неплохо разбирался, и музыку любил слушать. Да не какую-нибудь попсу-мопсу, — настоящую классику. Согласись, для членов Политбюро — нетипично.

— Нетипично, согласен. Только что я должен делать? Слезы лить, умиляться?