— Загораешь, значит?
— Да нет, уток ваших прикармливаю. Чтоб браконьерить сподручней потом было.
— Шутник!.. — Лили фыркнул. — А где второй?
— Нырнул, — Вадим указал на воду. — В озеро. Он у нас любитель понырять.
— Зря. Места тут, сам видишь, дикие — трясины, омуты, змеи. Может, и не вынырнуть, ты подумай!
— Ничего, он парень ловкий, авось, вынырнет…
Удар по темечку был умелым и точно рассчитанным. Гулкий колокол — тот самый из недавнего сна — наполнил звоном голову, и Вадим повалился в водную рябь. Однако упасть ему не дали. Чужие руки подхватили Дымова, грубым рывком взгромоздили на чью-то спину.
— Тащите пока к Горке! — приказал Лили. — А мы вторым займемся. Нечего ему тут разгуливать.
С досадой оглядев камышовую заводь, пигопаг махнул рукой. Словно из-под земли вынырнул услужливый бородач.
— Вытянуться в цепь вокруг болот. И в оба смотреть! Чтобы ни одна пиявка не просочилась! Я буду на левом крыле. Докладывать обстановку каждые пятнадцать минут!
— А если встретим, что тогда? Живым брать или можно того? Пристрелить, значит?…
— Лучше живым. А будет брыкаться, объясните, что дружок его у нас и все такое. Пусть пораскинет мозгами, гаденыш…
Глава 18
Глава 18
Очнувшись, Вадим обнаружил, что лежит на траве. Левая рука — на груди, как у покойника, правая — в какой-то луже. Отдыхая, бандиты опустили его на землю, сами же тем временем, отмахиваясь от невесть откуда взявшихся комаров, засмолили дешевые папироски. Вокруг по-прежнему золотился камыш, и озерцо, немного похожее на то первое, но все же иное — чуть более скромное, без уток и без ондатры, с игривостью катило курчавые облака, пытаясь подражать небу, зеркально воссоздавая иллюзию высоты. Бетонная плита, на которой сидели курильщики, под углом уходила в осоку, скрываясь в мутной торфяной воде, и в воде этой тоже ничего не было — ни мальков, ни пиявок, — одно только плывущее небо.
Потерев затылок, Вадим осторожно сел.
— Славно припечатали, верно? — бородач, стоявший чуть в стороне от куривших, игриво покручивал на пальце парабеллум. — Это я тебя парень. Вот этой самой дурой.
Примерившись, он ткнул носком ботинка в бедро пленника. Улыбка, выблеснувшая из его по-цыгански черной бородки, оказалась удивительно белозубой, и Вадим даже мельком подумал: «такой рот — и такому ублюдку!» Зато глаза были вполне соответствующие — с бессмысленной сумасшедшинкой, с недоброй поволокой. Глядя в лицо бородачу, Вадим отчего-то сразу уверился, что этому человеку, конечно же, приходилось убивать. Не раз и не два. Причем делал это бородач, должно быть, с немалым удовольствием.