— Теперь вернемся к нерешенному вопросу, на котором данные переговоры прервались на нашем прошлом заседании, — сказал Атвар, — вопросу о Польше.

— Польша целиком должна быть нашей! — громко сказал фон Риббентроп. — Никакое другое решение невозможно и неприемлемо. Так заявил фюрер.

Уотат пояснил:

— Это титул германского не-императора.

— Знаю, — ответил Атвар.

— У меня больше нет нужды дискутировать по этому вопросу, — закончил свою речь германский посол.

Заговорил Молотов. Это был единственный тосевитский посол, который не пользовался английским.

— Этот взгляд неприемлем для рабочих и крестьян СССР, которые притязают на восточную половину этого региона. Я лично достиг договоренности по этой территории с германским министром иностранных дел; исторически она принадлежит нашей стране.

Атвар отвернул глаза от обоих спорящих Больших Уродов и попробовал другой ход:

— Может быть, мы разрешим полякам и польским евреям создать свои новые не-империи, расположенные между землями ваших не-императоров.

Молотов промолчал, а фон Риббентроп ответил:

— Как я уже сказал, фюрер считает это нетерпимым. Ответ — «нет».

Адмиралу хотелось расслабиться длинным шипящим выдохом, но он воздержался. Большие Уроды, несомненно, изучают его поведение так же внимательно, как он и его штат исследователей и психологов изучают их.

Он попробовал зайти с другой стороны:

— Тогда, возможно, для Расы целесообразнее остаться сувереном над территорией, называемой Польшей.

Предлагая это, он понял, что идет навстречу амбициям тосевита Мойше Русецкого. Теперь он видел, что Мойше Русецкий глубоко понимал своих собратьев Больших Уродов.

— В принципе для Советского Союза это приемлемо, в зависимости от установления точных границ оккупированной территории, — сказал Молотов.

Уотат тихим голосом добавил свой комментарий:

— Тосевиты СССР считают немцев не более приятными соседями, чем мы.

— Истинно, — сказал Атвар, обрадовавшись, но не показывая этого Большим Уродам.