Одна из кадропроекций показывала, как выглядят Корабли сверху, с орбиты.

Серо-зеленое облако, покрывшее целый континент, замерло, а потом начало медленно расплываться, как капля краски в воде.

Корабли, выглядящие с такого расстояния как мельчайшие пылинки, расползались в стороны, накрыли уже Канаду и Мексику, двигались над океанами. Не торопясь, но с каждой секундой все быстрее.

– Скоро Грифу станет не до того.– Младший даже позволил себе засмеяться, тихо-тихо, осторожно, чтобы не потревожить пустоту, поселившуюся у него внутри.– И не только Грифу.

– Он придет,– сказал Старший, но в голосе его было больше надежды, чем уверенности.

– А если он не придет, а я умру...– Младший снова засмеялся, на этот раз увереннее.– Нет, я могу, пожалуй, тебя простить. Если ты попросишь у меня прощения, поцелуешь меня в задницу... Хотя, пожалуй, не все так плохо. Будешь называть меня на «вы», приносить мне кофе в постель...

Не целясь, Старший полоснул кинжалом Младшему по лицу. Потекла кровь, но больно не было.

Было даже смешно.

– Ты же кишки мне располосовал, думаешь испугать меня шрамом на лице? Я теперь ничего не боюсь,– сказал Младший.– Раньше – боялся. Все десять лет боялся. Когда нас через испытания гнали – тоже было страшно, но с этими десятью годами не сравнить. Даже когда ждал атомных взрывов – было жутковато. Все-таки миллионы жизней, то, се... даже думал выключить изображение, когда начнется...

А сейчас – совершенно не страшно... Даже смешно на тебя смотреть, на обосравшегося заговорщика. Гриф – большой мастер на неожиданности. Как он тогда, в Севастополе, отличился? Ведь мы могли его перехватить, эти, Контролеры, тоже могли, но понадеялись на боль и страх. И что?

– Я тебе язык сейчас вырежу,– не оборачиваясь, пригрозил Старший.

Он не мог отвести взгляда от кадропроекции: Гриф идет от дома на холм, поднимается, подходит к лежащему на снегу человеку. Изображение увеличивается – истоптанный снег, кровь, искаженное болью лицо.

– Привет,– сказал участковый.– И снова свиделись...

Ильин включил медблок, положил его на рану Лукичу.

– Холодная штука,– сказал Лукич.

– Ничего, потерпишь,– отмахнулся Ильин.

Он чувствовал себя необыкновенно спокойно – впервые за месяц он не был никому ничего должен. Он выполнил все приказы и теперь мог делать что угодно.