Когда старый Ли вплыл в тюремную камеру, Нин Ашари даже не поднял головы. Станис подошел и стал за креслом предка.

– Я бы хотел услышать только одно, Нин, – спросил Живоглот, – кто предложил нелюдям сжечь над Баррой восемь тысяч человек?

– Не восемь тысяч человек, а восемь тысяч подонков, – ответил Ашари. – Мразь. Дерьмо. Сержантов, которые шли во флот, чтобы воровать жалованье у матросов. Матросов, которые шли во флот, чтобы избежать тюрьмы. Там были офицеры, которые сжигали детенышей барров, и офицеры, которые продавали разъяренным отцам матросов для поминальной жертвы. И порой это был один и тот же офицер. Мы не собирались вызывать восстания барров. Мы собирались показать, что империя прогнила до того, что она даже не обратит внимания, когда у нее угонят девятисоттысячник-дредноут и когда у нее взорвут базу. И мы это показали.

– Так насчет восьми тысяч. Ты доказал их вину в суде?

Ашари медленно поднял голову. Его глаза были цвета жидкого азота.

– Я не ожидал услышать слово «суд» от верховного палача императора Чеслава, – сказал он.

Ли развернул «блюдечко» и выплыл из каюты.

Там, у бронированной переборки, метрах в двух от охранника, маялся стажер Чеслав. Новенькая, с иголочки форма подчеркивала его худощавую фигурку. Глаза глядели перед собой, по-юношески гладкое лицо было смертельно бледным. Чеслав оглянулся куда-то в направлении медотсека, потом поднял глаза на отца и твердо выговорил:

– Отец, я хотел тебя спросить, это обследование или пытка?

– Эйрик ван Эрлик – не человек, Чеслав, – отозвался генерал Трастамара.

Чеслав молчал.

– Впрочем, и не харит.

Первый и последний раз Чеслав глядел так на отца три года назад. Тогда, когда полковник Станис Трастамара сказал сыну, что расходится с женой, и что у Чеслава есть выбор: либо уехать с матерью, либо вернуться в училище.

– Считай, что он симбиоз. Ранняя стадия принца Севира. Думаю, что тогда, пятнадцать лет назад, чистокровный харит еще не смог бы вести себя как человек. Обращаться с приборами, управлять тем, что не является его телом. Он просто эксперимент, Чеслав, и думаю, что неудачный. Я думаю, что тот, кто отдал ему жизнь, думал, что он забирает жизнь ван Эрлика. Полагал, что Эйрик ван Эрлик станет орудием, с помощью которого хариты поймут нашу биологию и нашу логику. А вышло наоборот. Мозг Эйрика сожрал его мозг. Эти корабли разбудили его. Не думаю, что наш приятель сейчас считает себя человеком.

Чеслав молча стоял в коридоре, глядя вслед парящему «блюдечку», за которым шагал его отец.

* * *