Каким-то образом скверная репутация Хрониста стала достоянием молвы – стража едва ли не шарахалась прочь, завидев мой унылый силуэт. Это было забавно, но едва ли могло поспособствовать побегу – трусы агрессивны не в меру, в случае чего я рисковал получить в спину полдесятка арбалетных стрел.

Спустя еще неделю, не слишком поздним вечером я без особой цели спустился по одной из малозаметных винтовых лестниц. Сердитый часовой преградил мне путь и довольно чувствительно толкнул древком алебарды. Пришлось повернулся, чтобы убраться подобру-поздорову, и в этот самый момент я услышал крик. Так, наверное, кричат грешники в метафорическом аду – не очень громко, но услышав раз, уже не забудешь никогда. Эхо дрожало и билось в тесных коридорах. Через некоторое время крик было утих, но тут же возобновился с новой силой.

Я похолодел, постарался уйти как можно быстрее и разыскал Людвига. Тот выслушал меня и только пожал плечами. «А чего же вы хотели? Разве вы не знаете, как работает судебная система Империи?» Я поинтересовался, как собираются наказать мятежников, и услышал примерно тот ответ, которого и ждал. Наверное, мой убитый вид удивил и огорчил фон Фирхофа. Он согласился поговорить наедине, и я прямо задал вопрос о моей собственной судьбе. Советник церенского императора попытался меня успокоить. «Не бойтесь», – заявил этот интриган. «Я затрудняюсь ответить, можно вас считать повстанцем или нет, однако вы потенциально полезны Церену. Бретон и сообщники бесполезны. Это опасные фанатики, которых некуда девать, их можно только для устрашения бунтующей толпы послать на эшафот». Я честно сознался, что меня возмутили пытки, которым подвергли мятежного ересиарха. «Он сам при случае точно так же поступил бы с вами, Россенхель. Он без зазрения совести резал подданных империи собственной рукой». Я понимал, что о жестокости Бретона Фирхоф говорит сущую правду, но ничего не мог поделать. Должно быть, тут столкнулись коренные различия в мироощущении чужака и имперца – я предпочитал помнить не следы крови на мостовой, и не пепел спаленных храмов, и даже не тот самый зловещий обрывок веревки на стене форта, а посрамленного Клистерета и отчаянного Клауса, который один против целого отряда, с мечом в руке стоял на лестнице, прикрывая бегство своих людей.

В целом беседа получилась невеселой – это сильно смахивало на измену друга. Людвиг всегда казался мне человеком гуманного толка, в этом плане он выгодно выделялся из этической среды Империи. Пришлось поневоле призадуматься – если по приказу Гагена Справедливого из мести истязают людей, которым, в сущности, нечего скрывать, то что ждет меня, прежде неуловимого Адальберта Хрониста, как только я перестану быть полезным или как только за мною заподозрят очередную тайну?